— Так я предпочитаю его называть. Мне нужно было имя. Это подходит.

Теперь он внушал Кенту страх. Гнев сменился страхом.

— Не нужно так говорить.

— Имя мне помогает.

— Нет, не помогает. Это разные люди, Адам.

— Черта с два. Один похитил и убил девочку. И другой тоже. Они достаточно похожи, чтобы носить одно имя. Что общего у нас с тобой, кроме фамилии? Я могу называть их одним именем.

— Он мертв, Адам. Тот человек мертв.

— Гидеон, убивший Мэри, мертв. В отличие от того, кто убил Рейчел.

Кенту хотелось крикнуть, чтобы Адам заткнулся, чтобы перестал использовать имена, но он понимал, что этим ничего не добьется. Он больше не мог видеть этот пустой, пугающий взгляд и отвернулся к белому свету, который проникал в раздевалку из кабинета.

— Не мешай им, Адам. Пожалуйста.

— Полиции. Ты не хочешь, чтобы я путался под ногами у полиции.

— Совершенно верно.

— Потому что не веришь, что я могу его найти.

— Не знаю, можешь или нет, но ты не должен пытаться. Я знаю, что в противном случае будут проблемы, знаю…

— Полиция, — сказал Адам, — четыре месяца искала убийцу Мэри.

— И они его нашли.

— Полицейские из другого города случайно остановили машину и задержали угонщика. А те, которые должны были найти убийцу Мэри? Они даже не приблизились к нему, Кент. Даже не приблизились. Все это время он должен был сидеть в тюрьме. Он скрывался несколько месяцев. Говоришь, полиция справилась? Как быстро они его нашли?

Кент помассировал глаза. Ему было больно думать об этом, больно вспоминать, но Адам жил в храме из воспоминаний и не мог его покинуть, прошлое было для него настоящим.

— Не делай этого. Даже если ты способен помочь, тебе этого не позволят. Все станет только хуже.

— Потому что это не мое дело?

— Потому что они копы, Адам, и да, они будут недовольны, потому что это не твое дело.

— А вот здесь ты ошибаешься. Это мое дело, мое единственное дело. Тут я на своем месте. Этот Гидеон, он принадлежит мне.

— Перестань его так называть.

— Это подходящее для него имя.

Кент опустил руку и посмотрел на брата.

— Пожалуйста, Адам.

— Что они от тебя хотели? Чего ты должен был добиться? Чтобы я отступился? Чтобы позвонил Солтеру? Что?

— Все, что ты перечислил. Но я позвонил тебе потому… потому что мне не понравилось то, что я услышал.

— Ты должен увидеть то место.

— Что?

— Где она умерла, Кент. Куда я ее отправил. Ты должен его увидеть. Глухое, безлюдное, опасное. Если б я дал себе труд сначала взглянуть на него, она там не оказалась бы. Если б я знал, куда посылаю ее, все изменилось бы. Я отправил ее в незнакомое место. Вот почему это произошло.

— Нет, Адам. Тот, кто это сделал… так просто не отступился бы.

— Возможно. Но знаешь что, Кент? Прочти свой чертов девиз. — Адам показал на плакат над дверью раздевалки, под которым игроки проходили перед каждым матчем, каждым таймом и каждой тренировкой. ЕСТЬ РАЗНИЦА МЕЖДУ ТЕМ, ЧТОБЫ ПРИНЯТЬ ПОРАЖЕНИЕ, И ТЕМ, ЧТОБЫ ЗАРАБОТАТЬ ЕГО.

Кент покачал головой. Он был в отчаянии, но не находил слов, потому что слова никогда не действовали на брата. По крайней мере, слова Кента.

— Забавно, что ты по-прежнему в этой раздевалке, — сказал Адам. — Готов поспорить, это не дает тебе забыть. Мне тоже не давало, какое-то время. Я не помню многое, что тут происходило. Но когда ты здесь, все возвращается, понимаешь?

Кент обрадовался, что они больше не говорят о Гидеоне Пирсе, и подхватил тему:

— Да, не сомневаюсь.

— Один парень, его шкафчик был вон там… — Адам ткнул пальцем в угол. — Родни Бова. Его исключили из команды после неприятностей с полицией. Помнишь его?

— Конечно!

— Что он натворил? — Адам задумчиво прищурился. — Может, угнал машину?

— Поджег.

— Правда?

Кент кивнул.

— Его отправили в центр для малолетних преступников.

— Вы одногодки?

— Да.

— Он был хорош?

— Нет. Хотел играть на позиции ресивера, но не мог поймать мяч. Уорд перевел его в защиту, но он ни разу не выходил на поле. — Почему, черт возьми, они обсуждают Родни Бову? Ему столько нужно сказать брату, о стольких людях поговорить, а они почему-то зациклились на случайном парне, который был с ними в одной команде больше двадцати лет назад… Кент попытался перевести разговор на то, что считал важным. — Адам, ты должен понять, что Стэн Солтер вернется, чтобы поговорить со мной, и тогда…

— И тогда, — продолжил Адам, — ты можешь сказать ему правду. Заяви, что умываешь руки. Пожелай ему удачи и скажи, что это тебя не касается. И больше не вмешивайся.

— Я бы хотел, чтобы…

— И больше не вмешивайся, — повторил Адам, встал со скамьи и вышел из раздевалки.

Когда он открыл дверь, на секунду показалось темное, продуваемое ветром поле, но потом дверь захлопнулось, и Кент остался один, освещенный бледным светом, в окружении плакатов и вдохновляющих цитат. Он гадал, куда мог направиться брат. Невозможно даже предположить.

Может, нужно было спросить…

Когда Адам вернулся, Челси была во дворе, сыпала в кормушку для птиц семена подсолнуха — половина падала на землю, на сухие листья, потому что она пыталась одной рукой удержать пакет с семенами, а другой — кормушку. Адам придержал кормушку и спросил:

— Какого черта? Это не могло подождать до утра?

— Одна птица умерла.

— Что?

— Я нашла ее на крыльце. Она ударилась об оконное стекло. Знаешь, так иногда бывает.

— То есть врезалась в окно. А не умерла с голоду.

Челси пожала плечами, не впечатленная его логикой.

— Все равно. Я подумала, что нужно наполнить кормушки.

На ней были только свободные спортивные брюки и майка на бретельках; выходя в холодную ночь, она даже не подумала надеть куртку. Обычное дело. Челси любила холод, стремилась к нему. Однажды зимним утром Адам нашел ее на крыльце, в джинсах и бюстгальтере, — она выдыхала воздух и наблюдала за облачками пара, которые вылетали изо рта. Когда он спросил, какого черта она тут делает, Челси просто улыбнулась и ответила, что это упражнение для прочистки легких курильщика.

Наполнив кормушку, она повернулась к нему.

— Где ты был?

— Разговаривал с братом.