Адам сделал полный круг, повернулся спиной к озеру и принялся разглядывать коттедж.

«Я поддерживала там порядок», — сказала Элеонор. Совершенно верно. Адам позвонил ей с веранды — она оказалась дома. Детектив сказал, что по-прежнему работает с зацепками из Шедоу-Вуд, ищет возможных свидетелей.

— Недавно вы делали ремонт, — сказал он. — Кажется, меняли крышу?

— Да. Этим летом меняли крышу, а прошлым покрасили дом снаружи.

— Вы не помните, какая фирма выполняла эти работы? Похоже, ваш адрес стали использовать летом, и я подумал…

— Это не фирма, — сказала Элеонор. — Один человек, который уже много лет приводит в порядок тот дом. Он работает в больнице, что-то обслуживает… Там с ним познакомился мой муж.

— Как его зовут?

— Родни Бова, — ответила она. — Произносится Б-О…

— Я знаю Родни, — сказал Адам.

— Знаете? Откуда?

— Когда-то я играл с ним в одной футбольной команде, — поколебавшись, ответил он. — Давно. Спасибо, миссис Рузич. Может, Родни что-нибудь знает.

Родни Бова — имя призрака, приложение к туманным воспоминаниям, постепенно стирающимся с годами. Он был одним из тех мальчишек, которые появлялись на периферии жизни Адама, но так и не попали в фокус.

В памяти Родни сохранился только благодаря слухам и сплетням. Адам не мог вспомнить его лицо, голос, семью или даже позицию, на которой он играл. О парне по имени Родни Бова помнилось лишь две вещи — тот недолго пробыл в команде, потому что его отправили в колонию для малолетних правонарушителей. Летом перед выпускным классом его арест какое-то время оставался главной темой разговоров в команде. Это было в первую неделю августа, когда они выезжали в тренировочный лагерь; тренировались дважды в день, а ночевали в спальных мешках на полу спортзала — метод сплочения команды, придуманный Уолтером Уордом. Адам вспоминал, что Бова не приехал в лагерь, и все гадали почему, но до кого-то дошли слухи. Адама это почти не интересовало — Бова был на два года младше его, новичок в команде. Другое дело, если б арестовали ценного игрока, если б они потеряли разыгрывающего. Но Бова был никем, и его слава быстро угасла.

Родни Бова, поддерживавший порядок в доме 7330 по Шедоу-Вуд-лейн…

Возможно, на это не стоило возлагать таких надежд. Возможно, разум заставлял его придавать значение этой зацепке просто потому, что она была единственной — неожиданная ниточка к его прошлому и к преступлению. Возможно, следовало просто позвонить старине Родни и задать несколько вопросов — когда он приезжал на Шедоу-Вуд этим летом, кого видел, кто из соседей не прочь поговорить, кто отличается подозрительностью.

Но почему-то Адам поступил иначе.

Голос, звучавший в его голове, когда он охотился за сбежавшими из-под залога, голос, который обычно не ошибался, нашептывал, что нужно проследить за Родни Бовой, причем не привлекая внимания.

По крайней мере, поначалу.

* * *

В начале тренировки команда не могла сосредоточиться, и хотя Кент все понимал, это требовалось исправить.

Их мысли были заняты убийством Рейчел Бонд, он это знал. Все разговоры в школе теперь бесконечно вращались вокруг четырех главных тем. Для нескольких человек в команде — в первую очередь для Колина Мирса — это была настоящая трагедия, глубоко личная. Для многих она становилась личной. Трагедия почему-то притягивает людей. Кенту это было слишком хорошо известно — и давно. Ученики школы, и словом не перемолвившиеся с его сестрой, начали вспоминать проведенное с ней время. Незнакомые жители города со слезами на глазах подходили к нему в продуктовом магазине, в Макдоналдсе или на улице. Зачастую они хотели дотронуться до него, выражая соболезнования. Кент был удивлен, как часто это происходило, — поглаживание руки, похлопывание по спине, неловкие объятия. Желание прикоснуться к трагедии — естественно, лишь краешком. В минимальной степени. Как будто получить прививку. Разумная степень контакта, правильная доза страха и ужаса в их сердцах — и они защищены.

Необходимо найти убежище. Нечто неизменное и надежное в этом сошедшем с ума мире. Для Кента таким убежищем стало футбольное поле. Уолтер Уорд понимал то, что не понимали другие: Кент и Адам нуждались в определенной дозе нормальности. Она был им необходима. По крайней мере, Кенту. Адам начал пропускать тренировки. Игры он не пропускал, и никогда его игра не была такой блестящей, как после смерти Мэри, но до ввода мяча в игру парень не проявлял к футболу никакого интереса. В отличие от Кента. Тот тренировался еще упорнее, смотрел еще больше видеозаписей. Погрузился в игру. Уорд помог ему в этом.

Теперь, по прошествии двадцати двух лет, Кент смотрел на Колина Мирса на позиции ресивера, видел, как юноша оглядывается, и проследил за его взглядом. Трое игроков о чем-то увлеченно шептались. Кент мог догадаться если не о деталях, то о теме их разговора.

Он отвернулся, надвинул козырек бейсболки на глаза и впился зубами в свисток. Это был свисток для спасателей, из мягкой водостойкой резины, и Кент любил его, потому что мог впиваться в него зубами, как будто у него во рту снова капа, на голове шлем, он стоит на поле, за спиной ревет толпа, а в лицо светят прожекторы.

«Мы проиграем, — подумал он. — Проиграем».

Байерс рычал, расхаживал вдоль поля, сыпал проклятиями, но он всегда рычал, расхаживал вдоль поля и ругался, так что парни почти не обращали на него внимания. Кент смотрел, как тренируются его лайнбекеры, рассеянно толкая тренажер, отражая даже без намека на синяки, что привело его в ярость — на этом этапе, самом главном в сезоне, они избегали столкновений? Затем он повернул голову и стал наблюдать, как его нападающие якобы отрабатывают маневр, который назывался блокировкой зоны, — они были похожи на детей с завязанными глазами, убегающих от пчел. Он понимал, что это поражение.

Опять.

Как и в предыдущие годы.

Возможно, «Хикори Хиллз» у них не выиграют, даже если Чамберс перенесет свое безразличие из тренировки в игру. Но потом их ждала команда школы Сент-Энтони, у которой Кент еще ни разу не выигрывал. Ею руководил тренер по имени Скотт Блесс, у которого Кент также ни разу не выигрывал. Из всех команд штата именно эту он хотел победить больше всего. Сент-Энтони два раза участвовала в чемпионате штата — и два раза завоевывала трофей.

Кент с такой яростью жевал свисток, что у него заболела челюсть. Он повернулся к дальнему концу поля и посмотрел на ресиверов, отрабатывающих розыгрыш мяча; Стив Хокинс пытался сбить их с толку сменой темпа, так чтобы они прыгали только тогда, когда требовалось. Колин Мирс излучал энергию, участвуя в каждом розыгрыше, затем возвращаясь на линию, хлопал товарищей по шлему, требовал сосредоточенности, напоминал об обязанностях.

Кент дунул в свисток, и наступила тишина, но не полная. Далеко не полная. Защитники смеялись, и это был самый плохой смех, который только можно услышать на футбольном поле. Заносчивый смех. Он означал только одно: парни думали, что уже победили, поскольку добрались до конца сезона, не потерпев ни одного поражения.