– Ничего подобного, – с непонятной уверенностью сказал Шпилер, поправляя подушку под головой Ойгена. Тимоти с готовностью одевался. – Пожелай это… будем называть его «Нечто», расправиться с нами, оно давно бы это проделало. Имелась масса возможностей. На берегу, в аббатстве. Существо не нападает на нас, хотя, казалось бы, мы первейшие кандидаты на обретение проклятия Фафнира. Загадка, право. И мы этим воспользуемся. Поглядим на Нечто вблизи, если, конечно, оно не отправилось искать жертвы за стенами аббатства.

– А как же я? – снова вскричал до смерти испуганный Робер. – Я пойду с вами!

– Не пойдешь, – отрезал Тим. – Док, дайте малышу свой волшебный порошочек. От которого спят и видят красивые сны.

Шпилер согласно моргнул, полез в саквояж и едва не насильно скормил Монброну новую дозу опийного порошка. Тот почти мгновенно осоловел.

– Знаете, док, – заметил Тимоти, швыряя револьвер в кобуру. – Если эта поганая штуковина сюда заберется, Ойген наверняка защитит нашего Монбрончика… Так мне кажется.

– Не исключено, – согласился Шпилер. – Нам следует немедленно отыскать лорда Вулси, мистера Роу и аббата. Мы обязаны им рассказать. Это уже не просто чертовщина, попомни мои слова, Тимоти. Это гораздо хуже.

Ночь вошла в самую темную свою половину, когда заходит луна, а рассвет пока не нарождается. Небо, конечно, звездное, только далеко на западе едва светятся перистые облака, однако зрению человека без помощи фонаря сейчас невозможно разобрать даже валяющийся посреди дороги валун. Этот факт и учел мистер О’Донован, прихватив новейшее американское изобретение – карманный электрический фонарик, работающий на химической реакции кислоты со щелочью.

Узкий лучик пошарил по обширному монастырскому двору. Тим тотчас схватил доктора за рукав.

– Мистер Шпилер, слышите? В конюшне лошади беспокоятся! Значит, тварь рядышком.

– Да, я знаю, – шепотом ответил доктор, вслушиваясь в тихое хрипение и стоны лошадей. – Животные гораздо острее чувствуют присутствие… того, что обычно называется нечистой силой. Извини, Тим, но мне кажется, будто наше Нечто не совсем нечистая сила.

– Это как так?

– Он было рождено еще до появления христианства. Вероятно, это некий… э… реликт языческой эпохи. Ему решительно плевать на святую воду или молитвы. Оно просто не знает и не понимает, что это такое. Я доходчиво выражаюсь?

– Угу. Глядите, вот и мертвяк, о котором говорил Робер. Точно, опять разорван.

– Да, разорван изнутри, а не снаружи, как мы сначала думали… Посвети фонариком. Любопытно, зачем Нечто забирает сердца людей?

– Может, жрет?

– Нет, здесь другая причина. Нам пока неясная. А самое плохое в том, что мы не представляем, как бороться с напастью. Хаген наверняка знает, однако расспросить его в скором времени не получится. Идем дальше. Где дормиторий, куда отнесли сокровища?

– Вон тот домище, за церковью. Осторожно, док, не споткнитесь.

– Спасибо, Тим.

Дверь в подвал отыскали не сразу. На стук никто не отозвался. Значит, Джералд и святой отец вкупе с археологом ушли в главное здание, где находились покои аббата и комнаты для гостей. Интересно, почему никто не встретился по дороге и ученая троица не подняла шум, увидев мертвого монаха, валяющегося посреди двора?

– Окошко горит, – Тимоти ткнул пальцем на обиталище его высокопреподобия. – Наверняка яйцеголовые там, вино трескают на радостях.

– Ох, Тимоти, ваш английский язык совсем не похож на то наречие, которое я изучал в Гейдельберге. В Америке все так выражаются?

О’Донован прыснул со смеху:

– Я, между прочим, в Далласе считаюсь парнем культурным. В Англии учился, не в Гарварде каком-то. Двинулись, док. Накроем их с поличным и порадуем новостями.

Быстрым, немного нервным, шагом отправились обратно. Круглое пятно электрического света скользило по изъеденным временем и дождями каменным плитам, покрывавшим двор.

– А ну, назад! – Тим бесцеремонно ухватил доктора за шиворот и толкнул в чернющую тень ниши в стене храма. Фонарик погас. – Гляньте, вот и наш дружок. Скучает, наверное, без человеческого общества. С-сволочь…

Нечто вполне непринужденно порхало неподалеку от запертых ворот монастыря примерно на высоте человеческого роста. Золотистый сгусток теперь не напоминал шарик или хвост кометы, а постоянно принимал самые разнообразные вычурные формы. И оно разговаривало. Как обычно, само с собой.

Звучал благородный, медленный шепот, будто седовласый философ решил вечером, у камелька, повторить ученые тезисы, пришедшие в голову за минувший день. Никакой угрозы, одно спокойствие, обстоятельность и тысячелетняя мудрость, совокупно выраженные в сплетении шипяще-гортанных звуков, складывающихся в обстоятельно-неторопливую, уверенную речь.

– И все-таки, что же оно такое? – непроизвольно прошептал доктор, притискиваемый сильной рукой Тима к бугристой стене. – Слово «проклятие» чересчур расплывчато… Проклятие нематериально, понимаешь, Тимоти? Это просто произнесенное слово. А эта вещь имеет сущность. Непонятную, загадочную, опасную, но все же сущность!

Упомянутая сущность вдруг замерла, будто прислушиваясь, и, безошибочно определив направление, медленно поплыла к церкви.

– Эх, накликали, док! – выдохнул Тим. – Похоже, каюк. А мне моего сердца жалко!

– Может, не заметит?

– Уже заметило!

Револьвер в руке техасца угрожающе клацнул.

Оно повисло в пяти шагах от ниши, в которой скрывались двое людей. Раздулось почти вдвое, обрело лучики в виде темно-красных тоненьких молний и наконец-то заткнулось. Отсутствие перешептывания доктор принял за дурной знак и быстро произнес про себя: «Слово Божие и Лютера учение не потерпят никогда крушения… Отче наш, сущий на небесах…»

Тимоти, как ирландец-католик, сделал нечто похожее: быстро перекрестил бестелесную тварь правой ладонью, в которой был зажат револьвер.

Никакой реакции. Нечто явно не понимало, что и зачем делают смертные.

И вдруг оно начало обретать форму. Сияние померкло, искры погасли, золотой туман опустился на гранитные плиты, начал темнеть и облекаться темной плотью.

Вскоре перед доктором Шпилером и Тимоти стояло некое существо крайне невысокого роста, фигурой отдаленно напоминавшее человека.

– Пресвятая Дева… – только и выдохнул американец. – Док, он хочет говорить! Пусть мне отрежут руку, но он хочет говорить с нами!

– Фонарик! – шикнул доктор. – Посвети! Невероятно!

Воистину невероятно. В слабом свете фонарика обозначился силуэт твари, высотой едва достигающей обычному человеку пояса. О таком можно сказать: «поперек себя шире». Нет, оно было не толстое, а именно широкое. Ширина плеч вполне соотносилась с ростом существа – низенький, фантастически коренастый, в темно-зеленой одежде, с густой черной бородищей до пупа, в руках тяжеленный двулезвийный топор-лабрис, на седоватых волосах невообразимый колпак, украшенный неведомым золотым символом, – пылающий древнескандинавский корабль-дракар. Глазки маленькие, глубоко запавшие и холодные-холодные, как две светло-голубые льдинки.