И вот в то же утро, завершив работу для законника Бриско, я сказала Магану, что хочу сходить в город и вернусь ближе к вечеру. Лайдж Маган к этому времени вооружился лопатой и вместе с двадцатью другими людьми сгребал золу и горелые останки с пепелища. Еще двадцать человек отвозили все это на тачках туда, где решили устроить свалку отходов. Они собирались все расчистить, а потом решить, что еще можно спасти, а что нет. В частности, законник Бриско возлагал большие надежды на лестницу, которая почернела и шаталась, но все же осталась более или менее собой. И может быть, две сложенные из камня каминные трубы. И конечно, он считал, что старая веранда и крыльцо поднимутся вновь, как фениксы из пепла – ведь они чугунные, изготовлены в Филадельфии: это было написано на них в нескольких местах. Но я оставила все эти важные соображения и двинулась по дороге, ведущей в город. День выдался теплый, но еще не жаркий, по времени года, и ветерок трогал мою рубашку, будто проверяя, хорошо ли шьет Розали. Чувствовалось, что в лесу просыпаются птицы и все тайное, обширное царство зверей, которые прячут повседневные дела от человеческих глаз. Я подумала про свою медведицу, которая сейчас где-то ходит по лесу. Интересно, умеет ли она думать и думает ли обо мне. Я надеялась, что она передала мне часть себя в обмен на то, что напугала меня чуть не до смерти. Потом я стала думать о том, какая часть меня до сих пор лакота и как там поживает мой народ на равнинах, если он еще существует; до меня доходили вести о том, что там продолжается война, и я знала в глубине души, что белоглазые никогда не простят индейцам попытки сопротивляться. Даже если я так не думала, газета «Страж Париса» это решила за меня.

И все мои разнообразные дела в лесу бледнолицых, так сказать, а не в моем собственном лесу, и Теннисон, Розали, Лайдж, даже Томас Макналти и Джон Коул – я думала, что вся история моей жизни произошла, потому что история, которую вручили мне при рождении, не состоялась. Она кончилась в определенный момент, настолько близко к началу, что и соломинки не просунуть в щель.

Если бы мою мать и сестру не убили, если бы белые никогда не пришли в нашу землю – какой была бы моя жизнь? Я бы не знала ни слова по-английски и даже не знала бы, что английский язык существует, и я бы верила, что самый главный народ на свете – наш и что никакой другой не сравнится с ним в доброте и величии. И еще я подумала, что мне пришлось бы выполнять всю работу по лагерю, разве что я пошла бы в мать и мне позволили бы ездить на войну. Я могла бы стать воительницей своего народа и обрести великую славу, как моя мать.

Ход моих мыслей наконец вернулся к винтовке Теннисона.

Может, на Блайт-стрит и продавали хороший конский волос для штукатуров, но мне она показалась унылой и голой. На ней стояли дома бедняков, а дорога была вся изрыта зимними дождями. Волосы у меня немножко отросли, так что я спрятала их под шляпу. Потом снова распустила, потому что Уинкл Кинг нашел меня девочкой в желтом платье. Тут я засомневалась, верно ли сделала, придя сюда. Я посмотрела на свое отражение в витрине пустующей лавки. Затерянная маленькая душа, точно. Странно, что человек может с утра до вечера думать большие мысли и все же выглядеть так, как я. С виду невозможно было понять, что я такое, кроме того, что я лакота. Бездомная сирота, как в сказках. Я кивнула себе, проверяя, станет ли от этого лучше. Мне вдруг показалось удивительным, что все эти плотники и каменщики вообще захотели со мной разговаривать. Я точно не была похожа на распорядителя работ, хоть и не знала, как они должны выглядеть. Я решила, что выгляжу как девчонка в мальчишеских штанах и рубахе. С чего это она так вырядилась? И все же я прошла шесть или семь кварталов, чтобы попасть на эту улицу в самом центре города, и вроде бы никто ничего не сказал насчет моего внешнего вида. Кажется, никто даже не взглянул на меня.

Но я же не зря шла в такую даль. И я стала подниматься по грязной лестнице в квартиру над лавкой торговца конским волосом.

На двери оказалась медная табличка «У. Кинг», так что я, по крайней мере, попала куда надо. Но у меня было отчетливое чувство, что я не тот человек, которому сюда надо. А вдруг Уинкл Кинг был среди тех, кто поджег дом законника Бриско? Откуда нам знать, ведь у них на головах были клобуки из мешковины с дырками для глаз. В любом случае он был сторонником Зака Петри. Потом я подумала: а может, я сумасшедшая? Может, это меня, а не Томаса Макналти надо отправить в «Олд Блокли». Теннисон стал другим человеком. Может, он и стрелять разучился. Так зачем я ищу его винтовку? Обнюхиваю след, как собака? Что толку искать это ружье? О чем, черт возьми, я думала? Я стояла у грязной двери грязной квартиры и размышляла. Может, помимо раны в самое нутро, меня еще ударили по голове и это свело меня с ума? И лучше мне честно бегать с воем по улицам, как подобает истинным лунатикам, чем проявлять свое безумие в попытках поговорить с мятежниками-убийцами, пьяными дружками Джаса Джонски? У. Кинг. Замечу для протокола, как сказал бы законник Бриско, что на дощечке значилось «Преп. У. Кинг». Я решила, что «преп.» означает «преподобный», то есть священник. Но Уинкл Кинг – дружок Джаса Джонски, так что вряд ли ему больше двадцати лет. Мне казалось, что священники не бывают такими молодыми.

Я постучала.

Если можно в двадцать лет выглядеть покойником, то Уинкл Кинг выглядел именно так. Я никогда не видела его вблизи – возможно, я вообще его ни разу не видела и знала только по рассказам Джаса. Слышала имя, но не была знакома с его носителем. Еще странней мне было оттого, что это он поднял меня с дороги и… и что? Положил поперек седла? Я понятия не имела. А что мой мул – топтался рядом, когда я лишилась чувств? Он привязчивое создание, поэтому я надеялась, что он оставался рядом со мной.

– Я ищу Уинкла Кинга, мне надо у него кое-что спросить, – сказала я.

– Я он самый.

– Я хотела бы поблагодарить вас, сэр, за спасение моей жизни.

– Я тебя сроду не спасал, – заявил он, желая, похоже, захлопнуть дверь.

Он разглядывал меня с ног до головы, словно желая спросить: «Отчего ты одета как дурацкий мальчишка?»

– Разве это не вы нашли меня на дороге и отвезли к Джасу Джонски?

– Нет.

– Это был я, – сказал кто-то из комнаты.

– Это были вы? – повторила я. – А кто вы?

Я заглянула внутрь. Два окна комнаты выходили на фасад, так что света было достаточно.

– Я думаю, то был я, – сказал мужчина, сидевший в комнате. – Ты тогда была в желтом платье.

– Верно. Так что, вы не Уинкл Кинг?

– Я он самый, – сказал он.

– Это мой папка, – объяснил мертвеннолицый Уинкл-младший.

– А, – растерянно ответила я.

И он тут же, будто желая упрочить славу своего мочевого пузыря, спешно покинул комнату. Зазвенела струйка, падая в некий скрытый от глаз сосуд. Я оставалась в недоумении.

Но ведь, кажется, Джас Джонски не уточнил, какой именно Уинкл Кинг меня привез. И если вдуматься, полковник Пэртон не говорил, который Уинкл Кинг – конфедерат и сообщник Зака Петри. Но я своими глазами убедилась, что оба Уинкла Кинга живут в одинаковой грязи и упадке, – комнате явно не хватало женского пригляда. Живи здесь медведь, она и то могла быть чище.