На этих подрядах компания нажила довольно большие деньги; в то время она была притчей во языцех, все указывали на крайние злоупотребления и вообще на нечистоплотность всего этого дела» (С. Ю. Витте).

Не доезжая Москвы, поезд наследника остановился, и Александр вместе с женой и братом Алешей, чуть не погибшим два года назад при крушении фрегата «Александр Невский», поехал в Ильинское навестить мать. Остальные участники путешествия проследовали в Москву, куда Александр приехал, спустя трое суток.

XXI

Первым делом в Москве осмотрели строящийся под руководством архитектора К. А. Тона храм Христа Спасителя. Боголюбов сказал Александру, что Константин Тон жульничает: купол расписан художником Сорокиным, а не профессором Марковым, который получил 10 тысяч рублей «за работу», а Сорокин – почти ничего; художник Крамской, имея в помощниках шесть человек, получил 25 тысяч на всех, а 25 тысяч Тон прикарманил себе. Губернатор Москвы Долгоруков стал объяснять Александру какие-то тонкости, но Александр прервал:

– Я всё уже знаю.

«За обедом В. А. Долгоруков подошел ко мне и очень вежливо, что составляло отличительную черту этого царедворца, сказал:

– Как это вы, господин Боголюбов, позволили себе говорить его высочеству такие вещи по работам храма? Да ведь это ложится пятном на строителя Тона и меня.

– Извините, ваше сиятельство, но я призван к его высочеству говорить ему, как будущему императору, всю истину. Что я сказал, то всем нам, художникам, известно, и надо, наконец, чтобы господа строители покончили эксплуатировать нашего брата.

Князь пожал мне руку, и, надо отдать ему справедливость, до конца был со мною любезен.

Личность моего товарища, профессора Сорокина, заинтересовала цесаревича, он приказал ему явиться к себе и расспрашивал о его происхождении. Евграф Семенович сообщил, что был перевозчиком на Волге, но всегда имел страсть к художеству и самоучкой написал картину «Петр Великий посылает за границу художника Никитина». Император Николай I, когда ему губернатор представил эту картину, приказал послать Сорокина учиться в Академию художеств. Сорокин окончил Академию с золотой медалью, был отправлен пенсионером за границу, и там расписал Парижскую церковь вместе с профессором Бронниковым и своим младшим братом.

Цесаревич предложил ему написать иконостас в Аничковской дворцовой церкви и закончил любезным приглашением к обеденному столу. С этого вояжа я начал замечать, что цесаревич чрезвычайно милостиво относится к нашему брату-художнику.

Из Москвы мы двинулись поездом в Нижний Новгород. Время было начально-ярмарочное, когда цесаревич прибыл на этот громаднейший всеобщий базар. Первый осмотр был посвящен собору, где покоится прах славного гражданина Минина. Убогость и безвкусие могилы поразили его высочество так, что здесь же, на месте, им было решено сделать ее художественно. Был призван талантливый художник Даль. (Первая лепта, положенная цесаревичем, поддержалась ярмарочным купечеством, и теперь все, кто посещают эту русскую святыню, могут любоваться ее грандиозным, прекрасным помещением).

С приездом их высочеств в Нижний Новгород, сейчас же начались разного рода подношения, которые секретарю Оому и мне приходилось принимать и оплачивать. Задача была нелегкая: что, например, делать с клеткой, в которой мальчик поднес двух воробьев?

Ежедневно их высочества осматривали отделы ярмарки: склад крымских вин, где экспертировали фальшивый коньяк-шампань, который будто бы превосходит французский; чайный базар, причем пили чай желтый ароматический, черный, зеленый и даже кирпичный. Слушали звон колокольного базара, где какой-то парень вызванивал на четырнадцати колоколах очень гармонично. Их высочества присутствовали также на освящении ярмарочной новой часовни, куда собралась громадная пестрая толпа, что при жгучем солнце и голубом небе давало превосходную картину.

На другой день вечером в дворцовом саду были собраны крестьянки нижегородских соседних деревень, а также горожанки в их красивых народных костюмах, в покрытых жемчугом кокошниках и ожерельях. Государыня цесаревна весь вечер любезно с ними разговаривала, любовалась парчою и кружевами на красивых русских бабах, которые тут же начали щелкать орехи и кушать всякие сласти, им выставленные в изобилии. В саду заиграла музыка, пели цыгане, певец Молчанов со своею труппою исполнил известный романс:

Как имела я любовничка,

Канцелярского чиновничка,

Но недолго с ним я зналася,

Этой жизнью наслаждалася,

По головке его гладила,

Волоса его помадила…

Из чиновничьего звания

За трактирные шатания

Исключили друга грешного…

Очень жаль его сердешного:

Все доходы его сгинули,

И друг друга мы покинули.

С той поры я в свете маюся,

По чужим людям скитаюся.

В конце вечера вышли два плясуна, такие ловкие, что когда начали семенить ногами, то так быстро, что ног не было видно, а корпусы их как бы стояли на воздухе» (А. П. Боголюбов).

«Посещение городов происходило совершенно однообразно: сначала – в соборе для краткого молебствия, а ежели праздник или царский день, то к обедне с молебном, потом церковный ход и прием местных властей. После завтрака, к которому приглашались власти, осмотр заведений и вообще примечательностей города, и обыкновенно цесаревич давал большой обед, на который приглашались все почтенные обыватели.

Города устраивали или балы, или гулянья, катанья по Волге или что-нибудь подобное, и все это занимало в каждом городе около трех дней; на это время мы перебирались с парохода на отведенные квартиры. При приеме членов царской фамилии энтузиазм был страшный, собирались тысячи людей, и вся толпа кричала «ура». Перед приездом к городу полиция устанавливала толпу в порядок и оставляла посередине хороший проход, толпа пропускала членов царской фамилии, но потом бросалась за ними, и не было никаких средств ее остановить, – проход уничтожался, и мы попадали в сильную давку.

При каждой остановке подавалась масса просьб, незначительная часть их заслуживала внимания, но большинство было написано по шаблону кабачными писарями.

Представительное положение цесаревича, его брата Алексея и цесаревны, несмотря на радушный прием народа, чрезвычайно было для них тягостно. Действительно, постоянно быть на виду, когда тысячи глаз ловят каждое твое движение, должно быть чрезвычайно тяжело. На этом основании высшее наслаждение наших принципалов было остановить пароход на пустом, необитаемом берегу Волги, выйти на берег, побегать, набрать хворосту, зажечь костер и при этом перепачкаться, т. е. испытать все противоположное обычной их жизни.

Одним ясным утром мы проходили мимо богатого, торгового города Хвалынска, где по маршруту не было назначено остановки. Около пристани, чрезвычайно украшенной, вся местность была залита народом, которого собралось на глазомер тысяч 20, а может, и более. Тут же было видно духовенство и строй войска. Вся эта масса, многие на коленях, кричали, махали руками и умоляли остановиться. Мы просили