оправдала доверие: в течение двух лет (1870–1871) проложила подводные кабели между Владивостоком, Нагасаки, Шанхаем и Гонконгом, а 1 января 1872 года было произведено подсоединение к телеграфной связи между Россией и Данией. Совершилось прямое сообщение между Европой и Восточной Азией через Сибирь.

С началом зимнего сезона в Петербурге начались балы. Александр их терпеть не мог, но Минни готова была танцевать до утра. «Все сердца неслись к молодой цесаревне, – вспоминал С. Д Шереметев. – Она появлялась как солнечный луч». Сама же она писала родителям: «Мне до сих пор удивительно, что у меня уже и вправду двое детей, ведь я и теперь, как всегда, готова совершать глупости, пройтись колесом, чего как почтенная мать двух сыновей больше не имею права позволять себе».

«Минни веселилась очень, и все время, не останавливаясь, танцевала. Ужинать пошли только в половине второго. Потом снова начали танцевать, и даже английский танец. Мне было страшно скучно, я не знал, куда деваться. Минни была как сумасшедшая…» (Из дневника Александра).

«Раз ее уронил князь М. М. Голицын, а раз – офицер А. В. Адлерберг, от того, что у ее платья оторвалась оборка под нижним краем. Адлерберг шпорами запутался, не удержал равновесия и увлек за собой цесаревну. Было это на одном из балов в Аничковом дворце. К ней подбежали, подняли ее, и она спокойно докончила вальс и успокоила сконфуженного и совсем растерявшегося молодого офицера, над которым потом долго в полку подтрунивали» (В. А. Теляковский)

Адъютант Александра – Козлов безнадежно влюбился в Минни. Пробовал заглушить свои чувства, и в то же время, преданный цесаревичу, всё ему рассказал. Александр промолчал, но в душе пожалел своего адъютанта, который спустя короткое время сошел с ума. «Цесаревич почти никогда не говорил о нем, даже и гораздо позднее, но это не мешало ему следить за ним и поддерживать не только его, но и его близких» (С. Д. Шереметев).

Александр попытался создать оркестр духовых инструментов. Группа была небольшая, сам он играл на тромбоне. Собирались два раза в неделю, с готовой программой выступали в Аничковом дворце. Александр даже рискнул на сольное выступление, заказав композитору Римскому-Корсакову концерт для тромбона с оркестром.

Кроме оркестра, он обожал оперу. Из театральных представлений предпочитал французскую комедию, от души смеясь в особенно комических местах. Посещали с Минни симфонические и сольные концерты Петербургской консерватории, высоко ценя фортепианное искусство Антона Рубинштейна, произведения Римского Корсакова и Чайковского. Бывали на концертах учеников музыкальной школы. Школа была бесплатная, покровительствовал ей цесаревич Николай, но после его смерти взял на себя покровительство Александр. Минни учредила Общество любителей художеств. Но сколько стрел было выпущено левыми журналистами и писателями-эмигрантами по поводу тупости Александра, невосприимчивости к искусству! Сколько желчи вылили они на него в связи с его «скаредностью»!

Семейная жизнь протекала ровно. Минни купала своих сыновей, разрешая старшему Ники брызгаться сколько угодно, и потому выходила из ванной вся мокрая. Младшенький тоже не отставал, это был крупный веселый малыш, которому было уже десять месяцев. Успешно занималась живописью, написав превосходный портрет кучера. (Этот портрет и два натюрморта ныне представлены в Русском музее). По вечерам, если случалось свободное время, Александр ей читал Достоевского, Лермонтова, Пушкина, Гоголя. Эти авторы стали любимыми в их семье. Федор Михайлович Достоевский каждое свое новое произведение посылал супружеской паре.

Неожиданно случилась беда: Сашенька заболел менингитом. Были приглашены лучшие доктора, но оказались бессильны.

«15 апреля. Послали за Раухфусом… к 5 часам утра показались признаки поражения мозговых оболочек и левая нога и рука понемногу стали отниматься. Врачи сказали мне, что болезнь пошла так скоро и опасно, что на выздоровление нет почти надежды. Это был ужасный удар! Минни дремала в кресле, и потом я передал ей решение докторов. Мы просидели всю ночь у маленького. Я больше не мог сдержать слез и плакал долго, и бедная Минни тоже».

«20 апреля. Только я начал засыпать, пришли меня разбудить и просить вниз. Это было в половине пятого утра. Я скорее оделся и побежал к маленькому, у него вдруг пульс стал биться слабее, и дыхание сделалось слабее, так что Гирш решился послать за мною. Маленький лежал на коленях… и был совершенно в забытьи… Что за мучение и тоска было видеть его… Минни взяла нашего душку Александра на колени, а я все время смачивал ему голову водой.

В два часа дыхание начало учащаться все больше и больше и пульс бился страшно скоро так, что и сосчитать нельзя было, но, наверное, более 200 раз в минуту, потом дыхание начало заметно слабеть и в половине четвертого уже не стало на свете нашего милого ангела, он умер у Минни на коленях. Что за ужасная была эта минута!

В 7 часов я понес нашего ангела наверх, а Минни шла сзади, и положили его снова на его кроватку в приемной комнате возле кабинета Минни, где устроили и украсили кровать и кругом цветами. Мы просили приехать художника Крамского, который сейчас же начал портрет карандашом. Боже, что за день Ты нам послал и что за испытание, которое мы никогда не забудем до конца нашей жизни, но да будет Воля Твоя, Господи, и мы смиряемся пред Тобой и Твоей волей. Господи, упокой душу младенца нашего, ангела Александра».

Удар был страшный! Единственное, что осталось родителям – это написанный Иваном Крамским портрет Сашеньки, увы, уже мертвого. Ребенка похоронили в царской усыпальнице Петропавловского собора. Минни, не выдержав, уехала в Данию, взяв с собой Ники.

4 июня Александр был в Петропавловском соборе на панихиде своего деда Николая I. «Я подходил к могилке нашего ангела Александра, которая совершенно готова и убрана цветами. Я молился и много думал о тебе, моя Минни, и мне было так грустно быть одному в эту минуту, одна мама это заметила и подошла ко мне обнять меня, и это очень меня тронуло, потому что она одна понимает и не забывает наше ужасное горе. Прочие забывают и постоянно спрашивают, отчего я не хожу в театр, отчего я не хочу бывать на балах, которые будут в Петергофе, и мне очень тяжело и неприятно отвечать всем. Так грустно мне сделалось, когда я молился у милой могилки маленького ангела; отчего его нет с нами, и зачем Господь взял у нас его? Прости мне, что я опять напоминаю тебе нашу горькую потерю, но я так часто думаю о нашем ангеле Александре, о тебе и старшем сыне, о вас всех, близких моему