управлению, и помогал ему Победоносцев, которого недоброжелатели окрестили «серым кардиналом». Он был сенатором и консультировал Министерство юстиции. (В 1872 году войдет в состав Государственного Совета; в 1880 году станет обер-прокурором Святейшего Синода). Он не был карьеристом, в чем его обвиняли. «Я не искал никакой карьеры и всю жизнь не просился ни на какое место, но не отказывался, когда был в силах, ни от какой работы, ни от какого служебного поручения».

У Александра образовался небольшой кружок близких ему людей. Признавая необходимость проведения реформ, члены кружка считали, что реформы должны осуществляться в соответствии с православием, самодержавием и народностью. Первой и самой существенной задачей полагали изучение самих себя в истории, преимущественно допетровской, – не для того, чтобы воскресить Древнюю Русь, но чтобы не впасть в ложные нововведения. Не отвергали безусловного единства науки и культуры всего человечества, но останавливались на том, что в каждой стране они развиваются согласно местным и временным требованиям, а также и свойствам народного духа, – в общественной науке догматов нет, повсеместных законов тоже нет.

Все были одушевлены мыслью о необходимости подъема народного самосознания, отыскивая в прошедшем своей родины идеалы для устройства будущих судеб. Это были свои проблемы, и Александр без принуждения изучал историю России, начиная с ее первых княжеств. Как разнилось это с необходимостью в школьные годы изучать древний мир! Бог с ним, с древним миром, его можно знать и поверхностно, но Россию он должен знать глубоко! Один Святослав чего стоит, крепкий защитник русской земли! Да, сильно мешал Святослав Византии, привыкшей чужими руками жар загребать. И Куре мешал.

Еще не пел петух. Еще в тепле и неге

Покоились цветы и листья диких трав.

Но выл вдали шакал, и кони печенегов

Храпели у стремнин днепровских переправ.

И, торопя орду, грозился плетью Куря

И жеребца хлестал, скача во все концы.

И оставляла плеть на мокрой конской шкуре

И на телах людей кровавые рубцы.

Расчетлив был каган: он метил на пороги

Поспеть к началу дня и там в засаду сесть,

И пусть сегодня в ночь он потеряет многих —

Чем горше вкус обид, тем сладостнее месть.

Довольно в битвах он от Святослава бегал,

Хоть был рожден в степи, где не в почете трус;

Желанный час настал, за все былые беды

Чубатой головой заплатит ныне рус!

Еще не пел петух. Еще витала Лада

В туманах вещих снов под сенями дубрав,

Но не смыкала глаз кочевничья засада,

И шел навстречу ей с дружиной Святослав.

Он из болгар спешил, покрытый бранной славой,

В отеческий предел. Он воевал Царьград,

Копьем взял Доростол, и, от побед усталый,

К перунам дорогим был возвратиться рад.

Но рок судил ему иной, жестокий жребий!

Был в Киев путь закрыт враждебною ордой.

И выл вдали шакал. И в посветлевшем небе

Кружило вороньё, пророча смертный бой.

Денницы луч упал к подножию порога,

И огласил его врагов злорадный крик.

Но синь, как будто взор языческого бога,

Был Святослава взор, и был спокоен лик.

И, оглядев своих товарищей и воев,

Вдохнув последний раз все запахи травы,

Он тяжкий меч поднял над русой головою:

– Иду на вы!..[4]

А в Зимнем дворце разыгрывалась драма. Ничуть не стыдясь, Александр II всюду показывался с Долгорукой, унижая тем самым императрицу. Случалось, идя с Долгорукой, столкнуться с женой, и жена опускала глаза. Императрица с великим терпением сносила выходки мужа, и только однажды призналась графине Толстой: «Я прощаю оскорбления, наносимые мне как монархине, но я не в силах простить тех мук, которые причиняют мне как супруге».

Александр нежно любил свою мать, говорил, что всё, что в нем есть доброе, хорошее, – это от нее. Тяжело было видеть ему безумие отца, затворничество и уход в религию матери, – придворный священник был постоянно при ней.

Александр лишь в Аничковом расслаблял нервы. Это был его дом, и Минни сумела сделать его уютным. Она никогда не мешала ему, не мельтешила перед глазами, – каждый из них занимался своими делами. Или садились поближе друг к другу, курили и говорили о чем-нибудь.

Минувшим летом они хорошо отдохнули в Царском селе и, вероятно, не раз кое-что вспоминали. Там для Минни седлали лошадь, и за ней было не угнаться. Александр с князем Барятинским удили рыбу или забрасывали невод, но брали одних только щук, остальную добычу пускали в родную стихию.

Осенью побывали в гостях родители Минни, и молодежь развлекала их, как могла. Лучшими были живые картины. Однажды по басне Крылова «Пустынник и медведь» красавец полковник лег под кустом, одетый в костюм капуцина, на лбу у него надоедная муха, а рядом с «пустынником» в шкуре медведя матрос Черемисин держал наготове булыжник – треснуть по мухе, как полагалось по басне. Дали эффектное освещение, публика смотрит – и вдруг вместе с камнем «медведь» начинает качаться. Хохот стоял оглушительный! Всем было ясно: матрос, укрываемый шкурой медведя, крепко уже принял на грудь.

Минни сейчас занималась с художником Боголюбовым техникой живописи, с замечательным терпением сделав копию с картины Мейссонье «Курильщик». Она рисовала и карандашом, и кистью; особенно удавались ей акварели. По вечерам узким кругом играли в карты, а Александр составлял партию в ералаш. Иногда приглашались для чтения актрисы французской труппы.

Александр занимался распределением помощи, пострадавшим от засухи северным губерниям и Поволжью. «По высочайшему повелению учрежден под председательством наследника комитет, от имени которого уже архиофициально объявлено о голоде и все приглашаются к пожертвованиям. Между тем министр внутренних дел печатно уверял, что голода нет, а народ так, “терпит только нужду”. Он сваливал всю вину на земство. Но ведь все знают, что земство связано по рукам и ногам новым узаконением, в силу которого председатели управ и губернаторы получили почти неограниченную власть над земством» (А. В. Никитенко).

Вместе с ответственным человеком, Н. А. Качаловым – председателем земской управы в Новгородской губернии, Александр делал всё, чтобы пособия дошли по назначению. Николай Александрович Качалов до конца жизни потом пользовался доверием Александра.

«Министр внутренних дел Валуев был оскорблен работой комитета, как доказательством, что Министерство не