Несмотря на усталость, Белле было трудно заснуть. Ее преследовал образ матери в камере, где, без сомнения, холодно, голодно и неуютно, и мучали переживания о том, что произойдет дальше.

Белле еще предстояло выяснить обстоятельства дела, но она понимала, что мать выбрали на роль козла отпущения. Смерть Эвелин Хилтон явилась закономерным результатом обстановки, которая складывалась лет десять, и она знала, что доктор Дженкинс имеет к этому какое-то отношение. Белла была свидетелем давления на ремесло Тессы долгие годы. Ненависть к ее матери со стороны доктора Дженкинса, местного священника отца Блэкера и, конечно же, Уилфреда Хилтона постоянно нарастала как снежный ком. Эти мужчины считали рождение детей проклятием Евы, болезненным наказанием, которому должны подвергнуться все женщины. Они не хотели, чтобы такие женщины, как ее мать, крайне редко принимавшая плату за свои услуги, облегчали боль при родах травами, дельными советами и медитацией и выполняли работу лучше мужчин с медицинскими степенями, бравших с пациенток их месячное жалованье, даже если роды прошли неудачно.

Врачи рассматривали роды как патологию, нуждавшуюся в лечении. Считали, что женщина должна рожать, лежа на спине, с ногами в стременах, в стерильной и пугающей медицинской среде, где не прислушивались к просьбам матерей и делали все по-своему. Количество врачей, практикующих акушерство, быстро росло, и частные акушерки, такие как Тесса, возмущались вторжением на их территорию. По словам ее матери, большинство мужчин-докторов, начинавших с общей практики, имели лишь смутное представление о приеме обычных родов, не говоря уже о сложных, и учились на собственном горьком опыте, часто убивая матерей и младенцев, которые без них выжили бы. Как в случае Эвелин Хилтон, подумала Белла.

Но, несмотря на старания доктора Дженкинса, местные женщины все равно избегали его, предпочитая Тессу, и он сильно обижался. Они ходили к ней годами, и им не нравился врач, который не испытывал сочувствия и с нетерпением ждал, когда же роды закончатся. Дженкинс хватался за щипцы и прочие медицинские инструменты, когда в этом не было необходимости, просто чтобы ускорить события и побыстрее вернуться домой.

Из разговоров, которые она слышала, Белла понимала, что женщинам комфортнее с Тессой, чем с доктором Дженкинсом. Он не считал нужным утешить мать в муках родов или подбодрить молодых женщин, напуганных и едва достигших совершеннолетия и не готовых к деторождению. Часто употреблял медицинские термины, которых они не знали.

Глаза Беллы сомкнулись, ритмичное глубокое дыхание Альфи и огонь слишком успокаивали, чтобы бороться со сном. Ей почудилось, будто мать стоит рядом, протягивая ей руку. Тесса медленно вывела ее из парадной двери, на поле за домом – под кроваво-красное небо с полной луной. Вдоль живой изгороди они прошли к тому месту, где росла смертоносная беладонна с фиолетовыми цветами в форме колокольчика и блестящими черными ягодами, об опасности которых она предупреждала Беллу в детстве. Теперь же мать начала спокойно срывать ягоды со стеблей и складывать их в подставленную чашей ладонь дочери, и небо над головой почернело.

Вздрогнув, Белла проснулась и застонала от боли внизу живота. Когда боль снова утихла, она осторожно подвинула Альфи и подбросила еще одно полено в затухающий огонь. Он разгорелся с ревом, поток холодного воздуха хлынул в дымоход. Дрожащими от тяжести руками Белла взяла ведро с колодезной водой и повесила его над огнем.

Ожидая, пока нагреется вода для мытья, она шагнула к входной двери и распахнула ее. Солнце уже взошло, начинался прекрасный зимний день, свежий и яркий. Такие дни любила ее мать.

Ощущение солнца на лице придало Белле сил выйти наружу. Опустившись на каменную скамью около двери, она взглянула на цепь, к которой ее любимая кобыла Чернуха обычно была привязана в летние месяцы. Лошадь пришлось продать еще до того, как Белла уехала в Портсмут, и это буквально разбило ей сердце, но они отчаянно нуждались в деньгах. Чернуха помогала ей справиться с невзгодами, забыть, как сильно она скучала по Илаю; в тяжелые дни Белла сажала Альфи с собой в седло, и они катались по полям до захода солнца.

Белла прищурилась от яркого солнечного света, глядя на дальнее поле и живую изгородь за ним, в которой росла смертоносная беладонна. Мать говорила с ней во сне и сказала, что скорее умрет, чем будет жить за решеткой. Если ее осудят за непредумышленное убийство, она окажется запертой в камере, без доступа к свежему воздуху и солнечному свету, траве и деревьям. Все, ради чего Тесса жила, исчезнет для нее, цветы, пляж, море, но главное – Белла и Альфи. Она проживет там год, может, два, пока не умрет от тоски. Тесса хотела бы иметь возможность самой распорядиться своей жизнью – это означало бы, что она контролирует ситуацию и таков был ее выбор. Умереть так же, как жила – независимой и бесстрашной.

Белла не знала, хватит ли у нее сил передать матери ягоды, когда настанет время, понимая, что они убьют ее, но она обязана быть сильной, если мать просит об этом.

Белла встала, услышав топот, сначала отдаленный, потом громче. Казалось, земля под ногами подрагивает. Она огляделась по сторонам – в голове звенело от холода, а живот все еще болел. Белла заметила мужчину верхом на лошади, направлявшегося к ней. Солнце светило ему в спину, и она не могла видеть его лица, однако знала, что это Уилфред Хилтон на Титусе, своем любимом черном жеребце, которого, по словам Илая, он любил больше собственных детей.

– Доброе утро, мисс Джеймс! – произнес всадник, останавливая лошадь. Это был внушительный мужчина, высокий и худощавый, с седыми волосами и густыми усами, прикрывавшими узкие губы.

– Приветствую, сэр! – резко бросила она, мельком взглянув на него.

Лицом Уилфред Хилтон напоминал своего сына, но манеры были иными. В то время как Илай ходил везде вприпрыжку и сам смеялся над этим, его отец шествовал угрюмо, постоянно оглядываясь через плечо, словно ожидая, что на него кто-то набросится. Хотя ему принадлежала большая часть Льюиса, он постоянно хмурился, как человек, у которого за душой не было и двух пенни, и всегда держал наготове трость в правой руке, чтобы смахнуть в сторону то, что попадется на пути.

Белла старалась дышать ровно, чтобы он не увидел, как ее трясет.

– Сэр, мою мать еще не признали виновной; это наш дом. Пожалуйста, уходите, – твердо заявила она.

– Уже не ваш. Я уведомил вашу мать в тот день, когда она убила Эвелин, – усмехнулся Уилфред.

Белла сразу почувствовала, как слезы защипали ей глаза. Много лет Уилфред хотел избавиться от них с матерью, но Эвелин и Илай сдерживали его. Теперь, когда его жены не стало, а ее тело едва успело остыть, он воспользовался возможностью вернуть себе дом.

Тревога охватила Беллу, пока Уилфред нависал над ней как дамоклов меч. Почему он предупредил ее мать о выселении, если знал, что Илай этого не допустит? Война завершалась, и, если верить слухам, все бойцы скоро вернутся домой. Но она не получала вестей от Илая уже несколько недель – его последнее письмо пришло осенью – и вдруг испугалась. Белла понимала, почему Уилфред здесь. Она чувствовала на себе его взгляд, слышала тяжелое дыхание, когда он начал произносить слова, которым предстояло положить конец ее миру.