– Какой еще пожар? – изумленно спросил служитель. – Да никогда здесь пожаров не было, с чего вы взяли, мадам? Конюшне этой лет сто, если не больше, еще мой отец здесь служил, теперь мы с сыном служим, но никто ни о чем таком не слышал!

– Это точно? – не отставала Алена. – И лошади не горели?

– Что вы такое говорите? – ужаснулся старик, но вдруг осекся. Что-то явно пришло ему на ум.

– Что? О чем вы сейчас подумали? – так и впилась в него наша героиня, и ее упорство дало-таки плоды.

– Был, был пожар, – закивал служитель. – В самом конце войны. Мне отец рассказывал. Манеж сгорел, вон там. – Он махнул куда-то в сторону. – А больше ничего такого.

– Манеж сгорел, – эхом повторила Алена. – И лошади тоже сгорели?

– А как же, – подтвердил служитель. – Конечно! Все до одной сгорели!

И он – нет, в это просто невозможно поверить! – он захохотал, повторяя:

– Все лошади сгорели: и бэ, и гри, и альзан, и руэн!

Алена онемела. Нет, не только потому, что этот кошмарный, бессердечный человек хохотал, говоря о такой жуткой трагедии, а потому, что он сказал: «Руэн».

– Это что, лошадей так звали? – спросила Алена резко.

– Как звали? – хлопнул морщинистыми веками старик.

– Бэ, Гри, Альзан и Руэн, – нетерпеливо повторила Алена.

– Да черт знает, как их звали, – пожал плечами старик. – Может, и никак.

– Тогда что значат бэ, гри, альзан и руэн? – чуть не закричала наша героиня.

Давно на нее никто не смотрел как на идиотку, она уже и забыла, как это бывает, но вот сейчас пришлось все же вспомнить, потому что именно так на нее смотрел старик.

В эту минуту мимо них двинулась группа всадников, отправившихся на прогулку.

– Вон та кобылка – бэ! – раздраженно показал старик на темно-коричневую лошадь. – Вон та – гри! – махнул он в сторону серой. – Дальше идет альзан, – это был рыжий конь, – а за ним руэн. Понятно вам, мадам?

Мадам тупо кивнула, уставившись на коня в причудливых белых и рыжих пятнах.

Такая масть называлась пегой, Алена это точно знала. Но это по-русски. А по-французски, значит, руэн! И никакая это не кличка. Оказывается, названия лошадиных мастей во французском языке не всегда совпадают с названиями цветов. Кстати, в русском тоже: коричневая – это гнедая, черная – вороная, пегая – пятнистая, еще какие-то соловые бывают…

Ладно, бог с ними, с соловыми. Почему мадам Бланш называла пегим коня, о котором ясно было написано, что он серый? Или в этом разгадка кавычек? Конь пегий, а его почему-то называли серым? Почему?

Ответить на этот вопрос могла бы мадам Бланш, но у нее как раз об этом не спросишь. Возможно, пятна были серыми, а не рыжими, как у прошедшей мимо кобылки?

Служитель поспешно уходил, волоча метлу и изредка оглядываясь на странную даму, вопросы которой, наверное, показались ему совершенно дурацкими.

Зато Алена благодаря этим дурацким вопросам получила ценную информацию.

Однако пора было возвращаться: вдали показалась мадам Бланш, и наша героиня кинулась к машине, успев вскочить на заднее сиденье прежде, чем хозяйка подошла к автомобилю.

– Что, – спросила Эппл, – нашли вы туалет?

– Да, спасибо, – рассеянно буркнула Алена, погруженная в свои размышления.

– Между прочим, – процедила Эппл, – вы повернули направо, а туалет находится налево. Очень странно, что вы его нашли.

«Ах ты ж яблоко древнеримское! – мигом вскипела Алена. – Мало того что шаришь по ночам по чужим домам и крадешь ключи, так ты еще и шпионишь за мной?»

К счастью, со вспышкой ярости удалось справиться, и голос нашей героини звучал сладко, как мед, когда она выпустила в Эппл парфянскую стрелу, точность попадания которой в цель сделала бы честь самому Вильгельму Теллю, чемпиону всех времен и народов в стрельбе по яблокам:

– Между прочим, «безопасность» по-румынски – сигуранца, так что сами вы пакали!

Эппл подобрала отпавшую челюсть, явственно клацнув зубами, а Алена почувствовала, что отомщена за страхи, которых натерпелась по милости древнеримского яблока минувшей ночью.

А теперь несколько слов о том, откуда Алена узнала значение слова «сигуранца» и каким образом догадалась, что Эппл румынка, еще раньше, чем об этом сказала мадам Бланш.

Года три-четыре назад наша героиня побывала на фестивале аргентинского танго в Одессе. Там цвели акации, роняя цветы и сухие стручки на набережную, за парапетом которой сияло совершенно сапфировое, хоть и по-прежнему Черное море. Между милонгами[27] Алена отыскала выкраденный из местного художественного музея перстень, который некогда принадлежал разным персонажам одесской истории, в том числе городскому главе Григорию Маразли, актрисе Вере Холодной и диктатору Гришину-Алмазову. Об этом перстне Алене поведал добрейший старик Юлий Матвеевич Батман. Заодно он рассказал о некоторых событиях, которые происходили в Одессе во время Второй мировой войны, когда в городе свирепствовали не только немецкие фашисты, но и их союзники, румынские войска под командованием Антонеску. Румынская тайная полиция называлась «Сигуранца», что в переводе значит «безопасность». Стоило об этом вспомнить, и Алена поняла, откуда приехала Эппл.

Однако вопросов оставалось еще много, и находить ответы на них по-прежнему предстояло самостоятельно.

Из «Воспоминаний об М.К.»

Как-то раз Малю сильно продуло. Как ни лечилась, простуда вышла фурункулами, вскочившими на глазу, а затем и на ноге.

– Этими катаниями ты себя в могилу загонишь! – бранила ее Юлия. – Мыслимо ли так над собой издеваться? Посиди дома хоть денек!

Маля не слушала никаких доводов. А вдруг именно завтра Ники оценит наконец ее стоическое упорство, поймет, что она готова на все, лишь бы вновь приблизиться к нему, вернуть утраченное? А вдруг именно завтра он захочет ее любви?

Заплывший глаз выглядел ужасно, его пришлось завязать, и она отправилась кататься, спустив пониже вуалетку. Ветер, как назло, бил со всех сторон, и глаз разболелся так, что Маля вернулась вся в слезах. Делать нечего, следовало смириться и сидеть дома.

Юлия уехала на репетицию, и Маля осталась одна. Наверное, у нее был небольшой жар, потому что мысли путались и она никак не могла найти себе места – бродила и бродила туда-сюда по двум комнатам, мысленно проходя тот путь по набережной, где могла бы сегодня встретить его, а не встретит…

Прошел день, и другой, и третий начался, а ей все не разрешали выезжать. Более того, врач пригрозил, что Маля может лишиться зрения, если застудит глазной нерв.