Понятно ему не было. Да и с чего вдруг? Я ведь ни о чем еще не рассказала. Только обвинить успела в черствости и покраснеть окончательно.

– Рита? – голос Воробышка прозвучал с участливой ленцой – вдруг спокойнее и вкрадчивее. – Так ты ответишь? Или мне можно озвучить свое желание?

Я не хотела проигрывать, но не в этом дело. В конце концов, бутерброды – сущая ерунда, и нам обоим это известно. Мне хотелось проговорить, раз уж начала. Раз уж он захотел узнать!

– Я не прикидываюсь. В этой комнате я настоящая – это сложно скрыть, когда ты здесь и можешь видеть, чем я живу. Вот только уверена, что тебе все равно… Даня. И нет, родителям ничего не известно о моем сегодняшнем поступке. Я решилась на это в надежде, что они никогда не узнают и только потому, что одна хорошая девушка, которую высмеяли парни за ее внешность, решила наглотаться таблеток и чуть не умерла. Эта девушка – замечательный человек, лучше многих, кого я знаю, вот только кто в наше время ценит душевные качества, правда? Если этими качествами не наделена длинноногая красотка.

Скорее всего, я продолжала смотреть на парня с вызовом, потому что он вдруг с удивлением спросил:

– Ты у меня спрашиваешь, Ромашка?

Вряд ли это было по-настоящему так и, выдержав секунду под взглядом темных глаз, я отрицательно мотнула головой.

– Нет, просто говорю. Ты ведь хотел знать. Это был наш с девочками протест в защиту тех, кого современные глупые стандарты красоты заставляют чувствовать себя несовершенным в окружающем обществе. Наше обнажение должно было помочь громче об этом сказать – донести людям. О том, что все мы разные, и понятие красоты часто возведено в лживую степень. А те, кто этого не понимает – моральные неандертальцы.

– Ну и как, вышло донести?

– Не вышло. Все слишком быстро закончилось, но мы хотя бы попробовали. А это больше, чем ничего. Я, наверное, кажусь тебе смешной?

Синеглазый наблюдал за мной и просто ответил:

– Нет, не кажешься.

Выдержать последующую за его ответом паузу оказалось непросто.

– Почему ты не ушел, Даня? – тише спросила. – Может, теперь скажешь. Главное, честно, помнишь? – вернула ему его слова. Игра продолжалась, и мы оба не спешили ее заканчивать.

– Из-за тебя. Я получил не все ответы на вопросы.

– И что же еще ты хочешь знать?

– Конкретно сейчас – многое, а что будет завтра – не знаю.

Я тоже не знала, что будет с ним завтра, а вот себя уже смогла удивить – я никогда и ни с кем не была такой смелой. Воробышек должен был меня отпугнуть своей свободой и силой – в нем не было ничего от того образа скромного, чуткого парня, который я себе придумала. А вместо этого притягивал. Я должна была уйти, но все еще оставалась с ним, скорее ощущая, чем понимая, что он не отпускает.

– Ты сказала не всю правду, а только часть правды, ведь так, Ромашка? Я хорошо знаю девчонок. Тебя привело на площадь что-то личное. То, о чем не говорят, но не забывают. Так что же это было? Или, скорее, кто?.. Думаю, дело в парне, и на этот раз в настоящем, верно?

Я изумленно смотрела на синеглазого. Что он мог знать обо мне – ничего, мы познакомились лишь сегодня. И все-таки видел гораздо больше того, что я собиралась кому-нибудь и когда-нибудь открыть.

– Верно.

– И чем тебе насолил этот кусок надменного идиота?.. Прости, но только в такого могла влюбиться девчонка, живущая в этой комнате. Бросил или посмеялся, как над твоей знакомой?

– Нет, – я едва заметно мотнула головой и проговорила: – ни то и ни другое.

– Тогда что же?

Неотрывно глядя на Воробышка, я растерянно повела плечами, не веря, что действительно собираюсь признаться:

– Только сказал, что я холодная, деревянная и… и неживая. Он… он был одним из тех, кто посмеялся над той девушкой, Броней.

Я ждала, что парень сочувственно кивнет головой. Или, может, скажет какую-нибудь ерунду. Пора было заканчивать с этой глупой игрой в правду и забираться в личный кокон, который есть у каждого человека. Но вместо слов, Воробышек вдруг оторвал бедра от стола и встал. Глядя в глаза, протянул руку и легко коснулся моей ладони.

Это произошло так неожиданно, что я вздрогнула, охнула, и чуть не пролила недопитое молоко, но он отобрал кружку из моих пальцев и поставил на стол. Сказал запросто – так же прямо, как говорил до этого:

– Ну, насчет неживой – это он соврал. Уверен, и насчет остального – тоже.

Данил подошел ближе и опустил ладонь на мою талию. Спросил, склоняя голову к лицу:

– Хочешь, докажу?

Его бедра коснулись моих, щеку обдало горячим дыханием, и я ощутила, как волна жара, чувственная и опасная, совершенно незнакомая мне, поднялась из непонятных глубин и сдавила легкие. Пригвоздила меня словно к стене.

– Я… э-э…

– Ответь мне на последний вопрос, Ромашка. И на этот раз правду. Так я тебе на самом деле не нравлюсь?

Пальцы парня неспеша поднялись по плечу и забрались под мои волосы. Почти невесомо погладили шею. Нос коснулся виска, и моё сердце застучало, как сумасшедшее.

Я выдохнула еле слышно – то ли защищаясь от этой нежданной ласки, а то ли сама себе противореча:

– Н-нет.

И услышала в ответ:

– Не верю. Я слышу, как часто бьется твой пульс, лгунишка! Я мог поймать тебя на лжи сразу, но тогда бы мы не пришли к этому.

Я и сама себе не верила. Кожа под ладонью Воробышка горела, а мысли путались – я никогда не сталкивалась с такой обездвиживающей мужской близостью и не понимала, как быть. Но не могла не признать – я проиграла.

– К чему? – прошептала. Его лицо было так близко, а глаза вновь смотрели в мои.

– Ты должна мне одно желание.

– И чего же ты хочешь? Чтобы я