– Старлей… – командир выразительно посмотрел на командира взвода, и тот в ответ понимающе кивнул:

– Кудиненко, Колбышев, – он жестом указал на узников, и два морских пехотинца направились к морякам короткими перебежками.

Командир как зачарованный смотрел на все приближающуюся громаду сухогруза. Сомнений уже ни у кого не оставалось – корабль под либерийским флагом шел на таран.

На мостике ходовой рубки появился пират. Он тоже понял, что столкновения не избежать, и пытался спастись бегством, но меткий одиночный выстрел старшего лейтенанта избавил его от такой необходимости.

Из машинного отделения на верхнюю палубу по одному стали выбираться моряки.

– За борт! – грозно инструктировал командир, толкая матросов к леерам. – Всем за борт!

Команда, словно горошины из стручка, стала дружно скатываться в море. Морские пехотинцы освободили прикованных матросов и, подхватив обожженных на плечи, тоже сиганули в пучину.

– Все? – спросил командир, едва голова старшего помощника показалась над верхней палубой.

– Да, Александр Владимирович, – кивнул Кузавко, – я последний.

– Тогда быстро, – Демьянков потащил старпома к борту.

– Ни хрена себе… – выдохнул капитан-лейтенант, на секунду бросив взгляд через плечо, и оба офицера полетели вниз.

Вынырнув, командир с болью в сердце смотрел, как «Виктория» навалилась корпусом на корму, оторвав добрую четверть «Резвого», как отстреливающиеся англичане тоже сиганули в воду, ожидая, что их судно постигнет такая же участь. Но после столкновения с малым десантным судном нос «Виктории» немного изменил направление, и сухогруз прошел мимо сторожевика, лишь слегка поцарапав на английском судне краску. Останавливаться и топить сторожевик «Виктория» не стала. Сделав свое дело, сухогруз на полном ходу помчался дальше, в открытое море, а минут через пять ожили машины британского судна, и оно, не обращая внимания на барахтающихся в море людей, стало выворачивать и ложиться на курс сухогруза.

Оставленный в одиночестве «Резвый» стал медленно погружаться на дно, гордо задирая кверху свой нос.

– Боцман! Старпом! – позвал командир ближайших барахтающихся возле него людей. – Канаты видите? – Александр Владимирович изловчился и указал рукой на свисающие с борта «Резвого» абордажные крючья. – За мной, – приказал капитан третьего ранга. – Надо успеть сбросить хотя бы пару спасательных кругов или плотик, иначе долго мы тут не протянем.

– Беркутов! Павлов! Янченко! Ерминский! – боцман позвал своих подчиненных, которые плавали неподалеку. – Слыхали, что сказал командир? Давайте, ребята, надо постараться.

Моряки без лишних слов стали выгребать к тонущему судну и через две минуты стали быстро подниматься по свисающим канатам. Крен уже был градусов двадцать пять – тридцать. Матросы с трудом удерживались на накренившейся палубе, но до плотиков все-таки добраться смогли, и спасательные средства начали один за другим соскальзывать в море.

Прежде чем «Резвый» стал стремительно погружаться, за бортом оказалось пять плотиков.

– А молодцы у тебя ребята, – похвалил боцмана Александр Владимирович, отплевываясь от воды. – Без комфорта, конечно, но вся команда разместится. Товарищи офицеры, пошли занимать вакантные места, – предложил командир и, отфыркиваясь, стал выгребать в сторону раскрывшихся оранжевых пятен…

– Слышь, Курочкин, а ты, случайно, не знаешь, из чего у негров черепа сделаны? – поинтересовался Пантелей, потирая ушибленную руку.

– Из кости, как у всех, – пожал плечами Григорий, недовольно поморщившись.

– Чего ты кривишься? – обиженно поинтересовался старший сержант. – Это я руку отбил, а не ты. Или, типа, брезгливый? – Подчиненный промолчал. – Пойми, Григорий, – растолковывал Максаков, пока оглушенный ударом пират приходил в себя, – я ж не со зла. У меня лично к этому пацану никаких претензий нет. Сам виноват. Я у него спрашиваю, а он не отвечает. А голос его я очень хочу услышать. Что делать?

– Не знаю, – бесцветно отвечал подчиненный, – но, думаю, есть и другие средства. Более гуманные.

– А я ж и по-хорошему пытался, – оправдывался Пантелей, – и по-русски, и по-английски – ни в какую. А-а-а-а, очухался. Ну, Григорий, закрывай глаза и переводи. А я буду спрашивать. Ну что, непутевый? – обратился к пленному Максаков. – Все еще не понимаешь?

– Понимаю, – ответил пират, и Курочкин тут же перевел.

– Во! Видишь? – старший сержант назидательно поднял вверх указательный палец. – Моя метода хоть и древняя, но плоды свои дает. И по-английски наш клиент, оказывается, неплохо лепечет, – морской пехотинец присел перед пленником на корточки, – а то «нихт ферштейн», «нихт ферштейн». Давай, Курочкин, спрашивай: кто и зачем послал их сюда?

– Говорит, что послал их сюда некий Хиджам Фарух, – перевел Григорий, и при этих словах контрабандисты возбужденно загалдели, – а задание у них было найти плавающий транспортер и двух сбежавших русских моряков. То бишь нас.

– Ага, – деловито кивнул Пантелей, – значит, если я правильно понял, то наше десантное судно захватили пираты во главе с этим самым Фиджамом.

– Хиджамом, – поправил своего командира Григорий, – его зовут Хиджам Фарух.

– А что из этого имя? – поинтересовался Максаков. – Хиджам или Фарух? – подчиненный неопределенно дернул плечами. – Хотя какая разница. Встречу – имени спрашивать не буду, – пообещал старший сержант, – размозжу голову, всего и делов. Ладно, давай, спроси у этого недоумка, за каким хреном им понадобилось захватывать наш корабль, да еще военный? Им что, гражданских мало? И почему именно российский, а не, скажем, французский или еще какой?

– Говорит, что не знает, – перевел Курочкин, – у них, говорит, не принято спрашивать у начальства о таких вещах.

– Ну, ясное дело, субординация, – согласился Максаков, понимающе закивав. – Я б к пахану тоже с такими вопросами не полез. Ладно, я пойду пока осмотрюсь, – старший сержант с хрустом поднялся, – катера обследую, а то наши братки-контрабандисты дюже жуликоваты. На ходу подметки режут. А ты пока что поговори с этим туземцем насчет этого Хиджама, кто он, что… Вообще, поговори с ним по-дружески. Сигаретку там предложи. Я так понимаю, что пацана поперло на «чистуху», так что мое присутствие больше не требуется.

Пантелей сознательно оставил пирата наедине с Григорием. Игры в «плохого-хорошего» полицейского он проходил еще тогда, когда только состоял на учете в милиции, лет в двенадцать. И хорошо знал, что этот весьма эффективный милицейский прием очень часто дает неплохие результаты.

– Ну что? – поинтересовался Максаков, вернувшись минут через десять к месту допроса. – Вы, я вижу, уже закончили. И чем нас порадовал этот хмырь?

– Насколько я понял, – начал свой рассказ Курочкин, – этот Хиджам Фарух – предводитель одной из пиратских банд…