– Толя! Семью куда денешь? Отправишь в Дубай?

– Нет. В Дубай не отправлю. Но я никогда деловых своих встреч на праздники не отменяю.

– Так я, значит, встреча твоя деловая?

– Не надо так, Анна. Я правду сказал.

Мне нравилось, что он простой. Он не врал. Вернее, конечно, он врал, но не мне. А до остальных никакого нет дела.

– Ну, ладно, – сказала я вдруг. – Я приеду. Скажу маме, что семинар. Очень важный. Для вузовских преподавателей, вот что.

– Я денег оставлю! – Резинкин дышал так громко, что ухо болело. – С запасом! Билет сама купишь. Там разные рейсы…

– Куплю, – согласилась я.

– Анька! Я счастлив!

Я чувствовала, что слетаю с катушек. Та злоба, которую я прикормила, оставшись одна, не давала покоя, она раздувалась, как жаба под тиной. Ее нужно было кормить. Чем угодно: скандалами с мамой, слезами, бессоницей. Столица на майские праздники – блеск!

Как раз то, что нужно. Слетаю в столицу. Наставлю рога неизвестной москвичке.

Перед отъездом Резинкина мы встретились у нашей бывшей школы. Тепло было, и облака в синем небе, густые, как сливки, стояли над нами и не уплывали: им тоже хотелось каких-то событий. Резинкин достал пачку денег.

– Тут хватит, – сказал он немного смущенно. – Ты не экономь, не стесняйся, Анюта. Сниму тебе номер в гостинице «Спутник». С тридцатого вечера и по шестое. Подходит? Нормально?

– Ты – радость моя! – и я засмеялась, скрывая неловкость. – Примчался, как принц на коне, осчастливил! Везет мне…

– Ну, Аня! – Резинкин скривился. – Зачем так?

Он поцеловал меня в губы. Смутившись, все сливочные облака разбежались, как будто им стало неловко и скучно. В троллейбусе я посчитала купюры. Хватило бы и на четыре билета. И тут меня словно ужалило что-то: зачем мне лететь самолетом, когда и поездом можно доехать? Дешевле! Я выеду вечером двадцать седьмого, тридцатого буду в Москве, вот и все.

Юрочка никак не мог поправиться до конца, и только я отводила его в детский сад, кашель снова возвращался, а по ночам поднималась маленькая температура.

– Какой еще семинар! – Волнуясь, мама всегда косила левым глазом, и зрачок ее вплывал глубоко в переносицу. – Какой семинар еще, Аня! Ребенок болеет, а ей семинар! Скажи мне как есть! Решила хвостом повертеть?

– Мне все оплатили! Дорогу, гостиницу! За что? Чтобы я там вертела хвостом?

– Ах, делай, как знаешь! – И мама вдруг всхлипнула.

Подруги мои, Маша с Зоей, пронюхав, какой «семинар» состоится в столице, всплеснули руками и переглянулись.

– Не будешь же ты ходить там в одних брюках? Наверное, он пригласит в ресторан, в театр, в кино, в дискотеку какую… Не все же вам в койке валяться, скажи!

Маша принесла белые сапоги, которые с трудом застегнулись на моей довольно-таки полной ноге, а Зоя две юбки и свитер. Они потащили меня в парикмахерскую, и там я подстриглась и сделала «прядки». Теперь голова моя стала похожей на пестрые перья совы.

– А бровки мы про-та-ту-иру-ем. Вот что, – сказала мне Маша. Я даже покрылась мурашками: слово дышало холодным столичным развратом. – Реснички давай нарастим, так надежней. Останется он у тебя и увидит тебя ненакрашенной утром. Зачем нам? А так – днем и ночью при полном параде. Ты, главное, Анька, не бойся его!

А я не боялась. И меньше всего меня волновало, что Толя Резинкин подумает утром. Боялась я только себя. Нарастала внутри меня боль, нарастала, сверлила. Тогда я купила коньяк. Завернула его в шерстяные рейтузы и спрятала. Ложась в одиночестве спать, выпивала одну, а случалось, и две сразу рюмки. Спала до шести, а потом просыпалась с неистово бьющимся сердцем.

Пришел день отъезда. Холодное солнце. Вчера было так хорошо и тепло, сегодня – опять зимний холод, блестящий по-зимнему воздух. Семья моя: старая мама и мальчик пришли проводить. У них были грустные бледные лица. Потом мальчик громко закашлял в ладошку, и мама сняла с себя шарф. Поезд тронулся. Я видела, как мама быстро набросила на Юрочку шарф, и вдруг все стало белым: пошел сильный снег.

Выпутываясь из внезапной метели, свистел, грохотал, уносился наш поезд туда, где ни холода нет и ни снега, а жизнь бьет ключом, и никто не боится, что может случиться беда, неприятность, поскольку бед нету и нет неприятностей, а есть только скорость, движение, свобода: ту-ту! Не догоните! Ту-ту-ту-ту-у-у!

Я громко сглотнула горячие слезы, нашла свою дверь, постучалась. Мне сразу открыли ее изнутри. Мужчины. Их трое. И все молодые. И все поднялись мне навстречу с готовностью.

– Вот это соседка! – присвистнул один.

Я знала, что место мое наверху. Взялась было за чемоданчик – куда там!

– Мы вам не позволим! Зачем вам на верхнюю! Да мы с вас пылиночки будем сдувать!

Я чувствовала, что глазами все трое уже раздевают меня. На мне больше не было вязаной кофточки, бюстгальтера, трусиков. В глазах их горел желтый масляный блеск. Так хищники смотрят, когда поджидают косулю какую-нибудь или зайца.

Мы начали бурно друг с другом знакомиться.

– Альберт, – сказал тот, что недавно присвистнул. Он был быстрым, нервным, улыбка фальшивая. – Какие бывают чудесные встречи! Я рад, как ребенок.

– И я очень рад, только я не Альберт, а также давно не ребенок. Я Ваня, – и толстый, с мучнистым лицом, отодвинул рукой помрачневшего сразу Альберта. – Я Ваня, Иван. Очень редкое имя.

Тут я засмеялась и одновременно взглянула на третьего. Он был загорелым, как будто бы ехал с каких-нибудь там островов, но глаза! Совсем голубые, хмельные, тяжелые, они испугали меня. Я попала как будто в капкан: не могла оторваться. Мой взгляд погружался все глубже и глубже.

Он стиснул мне пальцы:

– Руслан Евстигнеев.

Я дернула руку. Он не отпустил.

– Я думаю, нечего лясы точить! – На губе Ивана вдруг выскочил длинный, прозрачный пузырь. – Обедать немедленно! Там и продолжим. Согласны вы, Анечка?

Я растерялась.

– Зачем долго думать? – вмешался Руслан. – Я всех угощаю.

– С чего это ты? – Альберт покраснел. – Это я угощаю.

– На месте решим, – Иван взялся за ручку. – Пойдемте, а то все столы разберут!

Вагон-ресторан колыхался, как море. Две официантки, привычно качаясь, уже принимали заказы.

– Садитесь, – сказал Евстигнеев. – Успели.

У него был низкий, немного махорочный голос, дыхание пахло костерным дымком. Мы сели. За окнами стало темнеть.

– Я вам говорил, что куда лучше поездом, – Иван плотной нижней губою отфыркнул прядь черных волос. – Говорил? А вы, дурачье: «самолетом… быстрее…» И кто же был прав? На каком самолете мы б Аню такую нашли? На каком?