Некоторое время он ощупывал взглядом мою ночную рубашку, под которой были лишь трусики.

– Может, она прячется у тебя под рубахой? А ты мне врешь?

Он не стал ждать, когда я соглашусь показать, что у меня под ночной рубашкой, задрал ее сам.

– Надо же, – бормотал он, закручивая вверх тонкую ткань, – под рубахой нет. Тогда, может, в трусиках?

Я лежала ни жива ни мертва. Кричать не могла, потому что мне запретили. Но и терпеть его руки на своем животе тоже не было сил. Мне стало страшно теперь уже оттого, что он делает со мной, я не понимала, зачем это все. Я просто лежала как замороженная и не делала ничего. Смотрела в его огромное, словно топором вырубленное лицо. На его жирные кучерявые волосы. На грязную одежду, от которой исходил тошнотворный запах животного. Огромными, темными от солнца и грязи руками он начал стягивать с меня трусы. Засунул толстые пальцы под резинку и потащил ее вниз. Я не понимала, что происходит, просто провалилась в черную дыру ужаса. Сквозь стук крови в висках ругала себя последними словами: «Дура! Почему не закрыла глаза? Зачем на него посмотрела? Надо было притворяться спящей». Во всем, что со мной происходило, была только моя вина. Так было всю жизнь – виновата только я, и больше никто. Других людей, уж тем более взрослых, я никогда и ни в чем не винила. Я только в тот момент поняла, что он меня обманул – придумал эту долбаную кошку, чтобы стянуть с меня трусы. Крупные слезы сами собой покатились из глаз. Он лизал меня своим шершавым собачьим языком, едва слышно рыча. А потом оскалился и укусил. От боли я заелозила в кровати, но кричать все равно не посмела. Он кусал все сильнее, мне казалось, до крови. Я уже не могла терпеть, пыталась выкрутиться, сбежать от его зубов. Кричать?! Звать на помощь?! Но меня же еще и накаааажууууут…

Соседка – маленькая белобрысая девочка – проснулась и уставилась на мужика выпученными от страха глазами, уже приоткрыв для крика рот. Он тут же почувствовал ее взгляд, испугался, набросил на меня одеяло и кинулся к балконной двери. Девочка не успела закричать. А я лежала в полуобмороке, не понимая, почему он это сделал и что со мной такое произошло. В голове все перемешалось. Словно кто-то рассыпал огромный и сложный пазл, который теперь уже не собрать. Какая кошка? Почему он лизал? Что искал у меня там? Что все это значит?!

Осознание того, что он сделал, пришло только через много-много лет. А тогда я просто чувствовала себя сломанной, и все.

Утром, сгорая от необъяснимого стыда, я подошла к воспитательнице, которая приехала с нами из детского дома.

– Мне нужно кое-что вам сказать, – промямлила я.

– О чем это? – Она даже не взглянула на меня. – Ты опять умудрилась описаться?

– Нет…

– Соня, давай быстрее!

– К нам в спальню, – я перевела дыхание, – ночью залез чужой дядька.

– Что?! – Воспитательница вытаращила на меня глаза.

– Да, – кивнула я, – дверь на балкон ведь открыта. Вот он и вошел.

– Зачем кому-то к вам лазить? – разозлилась на меня воспитательница. – Что он там делал?

– Он, – я опустила глаза и покраснела, – он покусал мне одно место.

– Какое еще место?! Ты что болтаешь?

– Он покусал мне писю…

Я не могла понять, что происходит с ее лицом. Оно как будто стало надуваться изнутри, кожа на щеках покраснела. То ли отвращение, то ли смех, я даже не поняла, от чего она давится.

– Ты все это придумала! – Она смотрела на меня сверху вниз.

– Нет! – Слезы тут же наполнили мои глаза.

– Ты все это сочинила, – задумчиво проговорила воспитательница, не обращая внимания на мой протест, – только зачем?!

Она не поверила мне. Не поверила вожатая. Не поверила другая воспитательница. Я со слезами на глазах доказывала им, что все это правда, а взрослые женщины в ответ твердили одно и то же: «Ты все выдумала! Нафантазировала. Ты ребенок, поэтому запросто можешь такое сочинить». И я злилась оттого, что они мне не верят. Почему?! Когда другие дети их обманывают на каждом шагу, они охотно развешивают уши. А когда я говорю им правду, не хотят ничего знать? Тогда зачем говорить взрослым правду, зачем все это, зачем???

Измучившись, я попросила одну старшую девочку сходить со мной в туалет. Завела ее в кабинку, сняла трусы и показала укусы. У меня там были огромные синие следы от зубов.

– Смотри, я ничего не придумала! – торопилась я ее убедить. – Скажи им, что я говорю правду!

– Я тебе верю, – вытаращив глаза на мои чудовищные синяки, сказала она.

– Только обязательно расскажи воспитателям!

Она кивнула и тут же пошла рассказывать. Однако то ли не дошла до воспитателей, то ли они не поверили и ей, я не знаю. Но взрослые назвали меня лгуньей в который раз. Я ходила со слезами на глазах до позднего вечера. Уже поняла, что не смогу ничего доказать и никто меня не защитит. А если он снова придет, если этот кошмар продолжится, что еще он со мной может сделать?! Я этого не знала. Но мне было страшно.

– Эй, Сонька, – выкрикнул старший мальчишка из толпы детдомовских, – это у тебя в трусах роются мужики?

Они грохнули диким смехом, схватившись за животы. Потом еще одна группа детей сделала то же самое. И еще. Весь лагерь всего за несколько часов узнал о том, что взрослый мужик снимал с меня трусы и кусал «там». Старшие ребята ходили и говорили только об этом. На них ночное происшествие произвело неизгладимое впечатление. А взрослые вместо того, чтобы помочь, повторяли как попугаи: «Такого не может быть! Ты все придумала! Ты все придумала!» Я пряталась в спальне и с ужасом ждала отбоя – вдруг это все повторится?

После того случая я замолчала раз и навсегда. Не разговаривала в том лагере больше ни с кем.

Каждый вечер воспитательница по-прежнему открывала перед отбоем нараспашку балконную дверь. И практически каждую ночь к нам, маленьким девочкам, в спальню залазили местные мужики. Ни воспитатели, ни директор лагеря ничего не хотели об этом знать. Воры появлялись под утро, когда уже начинал брезжить рассвет и все, включая охранников, спали особенно крепко. Я всегда узнавала, когда они приходили, хотя лежала с закрытыми глазами и не могла никого видеть. Мужики залазили через балкон, входили в открытую дверь и прямиком направлялись к шкафам. Чаще всего они пролезали под кроватями, видимо, чтобы их не было видно. И, конечно, я всегда чувствовала, как под моей кроватью кто-то проползал. Ощущала спиной живой горб под своей спиной и покрывалась холодным потом, зажмуриваясь еще сильнее.

От страха у меня все сжималось внутри, я чувствовала ужас, абсолютную беззащитность. И притворялась даже не спящей, а мертвой…