жалеть меня. Справлюсь!

— Просто я…, - он скрежещет зубами, — Я понять не могу, как он мог променять тебя.

«Лесть — это тоже приятно», — думаю я. Но только не в этот момент.

— Да всё нормально, Олеж, — я трогаю пальчиком божью коровку. Она заползает ко мне на ладонь, — С мужчинами такое бывает. Кризис среднего возраста! Так говорят.

Он смотрит, я чувствую. Но не решаюсь к нему повернуться. Сижу, изучаю букашку.

— А я любил тебя, ещё с института, — произносит задумчиво, — Вот вышла бы за меня, жила бы как у Христа за пазухой. Я бы никогда не стал тебе изменять.

На глазах появляются слёзы, и я закрываю их, чтобы прогнать. Вспоминаю его поцелуи. Наивные, смелые. Илья, вероятно, не в курсе, иначе бы точно убил! Но именно друг его, Лежа, целовал меня первым. На крыше, когда я рыдала о том, что Илюха танцует с другой…

— Что теперь говорить, — усмехаюсь, и решаю спросить, — А Риту ты любишь?

Долгий вдох не даёт усомниться в его откровенности:

— Знаешь, любовь — это привилегия. Не у всех получается, чтобы совпало. Слышал как-то, что в паре один любит, а другой позволяет любить себя.

— Значит, ты позволяешь? — уточняю, подумав.

— Я уважаю её и ценю, — говорит он таким убедительным тоном, как будто любовь ни при чём.

«А может, так даже и лучше», — размышляю я, вспомнив, какими мы были счастливыми. Осознав, что подходим друг другу! Все говорили: «Какая вы пара!», и восхищённо смотрели нам вслед. А мы так любили… Так сильно! Наверное, слишком. Наверно, нельзя так любить? И вот, наше чувство себя исчерпало. Закончилось, как завершается всё.

Я выпускаю наружу «коровку». Она уцепилась, боится взлететь. Долго сидит у меня на руке. А потом распускает свои невесомые крылышки…

Глава 16

Понедельник — день тяжёлый. Но для меня он ещё и судьбоносный. Пока Самойлов ведёт свои «заседания» в офисе, я уже побыла в кулуарах контор.

Адвокат оказался, и правда, толковым. Мигом мне всё разъяснил! Мол, причины для паники нет. Мне даже в суд идти не придётся. Все вопросы решим в атмосфере уютного офиса, подпишем бумаги и… В путь, к новой жизни!

— Что ж, Анастасия Витальевна, дело за малым, — сказал он, поправив очки, — Пускай муж подпишет бумаги, и вас разведут.

Он вручил мне заветную стопку. Подумать! Всего одна подпись решает судьбу. Мы уже обсудили условия сделки. Поделили имущество, пока только лишь на бумаге. Детей… По умолчанию отдали мне.

Надеюсь, Самойлов не станет оспаривать факт моего материнства? Он и сам скоро станет отцом. Зачем ему «старые дети»?

— А..эм — я замешкалась, трогая скрепочку, — Если он не подпишет.

Пал Аркадич вздохнул, будто сам столько раз проходил через это.

— В таком случае будем судиться, — сказал, изменившись в лице. Словно уже предвкушал этот спор.

Он заверил меня, что, уж коли дойдёт до суда и претензий, то муж не сумеет забрать у нас дом. А я… и представить себе не могла, что Самойлов захочет прогнать нас оттуда. От одной только мысли, что там, в этих милых, уютных стенах, будет жить его дрянь, его отпрыск. Мне хочется выть!

Я думаю только над тем, что же скажет Самойлов. Как он себя поведёт? Вероятно он думал, что всё это время я просто пугала его? Не всерьёз! Что за мелочь, и правда! Измена? То ли дело — есть муж, и семья. Какая жена добровольно прогонит любимого мужа к другой?

«В таком случае будем судиться», — вспоминаю слова адвоката. Неужели Самойлов заставит меня это сделать? Как в той передаче, где истцы и ответчики сидят в большом зале суда. И по команде изливают накопленный яд друг на друга.

В исковом заявлении мне пришлось указать несколько важных причин, по которым наш брак должен быть непременно расторгнут. Когда адвокат уточнил, то я, скрепя сердце, сказала: «Измена».

— И всё? — удивился он так, будто измена — обычно дело в нормальной семье.

И тут из меня «полилось»! Я рассказала ему о скандалах. О рукоприкладстве, и вспомнила то, что он мне говорил, как смотрел, каким стал… В общем, была убедительна.

— Отлично, — сказал адвокат и подсунул коробку с платочками.

Я, шмыгая носом, взяла. Представить себе не могу, сколько обманутых женщин рыдало за этим столом.

В заявлении он написал, что совместная жизнь не сложилась по причине различия взглядов и ценностей. Эту фразу я тут же хотела оспорить. Мол, жили мы долго и счастливо! И взгляды у нас совпадали, до недавних времён.

— Так лучше, поверьте, — сказала Пал Аркадич.

Про неверность любимого тоже пришлось написать. «Мой супруг, Самойлов Илья Давидович, предположительно с марта такого-то года имеет вторую семью. И не отрицает данного факта».

— Это… — пытаюсь я защитить свою честь, — Не семья, а измена.

«Случайная», — крутится в голове. Но подобный вариант для суда не сойдёт! По словам адвоката, мы должны убедить судей в том, что семью сохранить невозможно.

«Невозможно», — рассеянно думаю я. Будто этот визит к адвокату довёл до меня этот факт. И тут же хочу разорвать заявление! Точно не он, своим жалким предательством, а я, этой маленькой белой бумажкой, разрушаю наш брак.

«Примирение между мной и ответчиком исключено. В связи с чем предоставление судом срока для примирения нецелесообразно», — написано дальше. От меня нужно только подставить «автограф». А после… трава не расти!

Пал Аркадич, видя моё замешательство, снимает очки. Он уже пожилой, но серьёзный и очень приятный на вид. Адвокат — это в чём-то психолог, он чувствует горе людей, но не принимает его близко к сердцу.

Однако же в этот момент он кладёт свою руку поверх заявления.

— Анастасия Витальевна, возможно, вам стоит подумать? Не принимайте поспешных решений, — говорит он таким мягким тоном.

Я вспоминаю Илью, его взгляд, когда он уходил. Он ведь решил уже всё, для себя! Почему не уходит? Сердцем он с нею, а телом — со мной. Правда, от тела уже одни хлопоты. Живёт по инерции рядом, спит, ест, переводит пельмени в г*вно.

Что останется после? Домашние тапки, что я подарила ему. И которые он не носил! Бутылочка рома, что я откупорила, празднуя скорый развод. Остаточный запах пельменей, которые я никогда не смогу больше есть.

— Нет, всё решено, — я киваю, — Так надо.

— Что ж, — Пал Аркадич меня одобряет, надевает очки, и следит, чтобы я подписала.

Чиркаю ручкой, а руки дрожат. Вспоминаю, как нас расписали под возгласы: «Горько!». Свадьба была не особенно пышной.