— Запомни одно — в каждой шутке есть доля шутки! — Андрей усмехнулся, сильно обнадеживать своего оруженосца не хотелось, и так сказал много, может сообразить, что к чему, а потому спросил с деланым смешком в голосе, как бы сводя разговор к розыгрышу: — И что сегодня мне делать прикажет твоя милость?

— Селяне челом бьют, хотят вашу светлость почтить и всех крестоносцев уважить за побитие лорийских тварей. Пир у них намечался, урожай собрали, а тут ваша светлость с такой победой изволили пожаловать! Так что праздник большой в Притуле наступил!

— Кстати, еще одна просьба! — Арни напрягся. — Отправь кого-нибудь шкуру змеиную снять, с волкодлака-то я не успел…

— Уже сделано, брат-командор! — Оруженосец повеселел. — Только кожевенники местные сказали, что без отца Павла к ней и не притронутся!

— Комментарии, как говорится, излишни! — Андрей откинулся на подушки. — Так чего ты там говорил про местный праздник?

Несмотря на спустившуюся темноту, пиршество было в самом разгаре. Половина населения уже полностью упилась, а другая половина либо не пила вследствие младенчества, юности или дряхлости, либо пока еще не успела дойти до нужной кондиции.

Щедра белогорская земля осенью!

Столы буквально ломились от мяса во всех его имеющихся видах и способов приготовления — жареная, запеченная со всяческими кашами, варенная с овощами, тут и телятина, и баранина, и свинина чередовалась с самой разнообразной домашней птицей — фаршированными гусями, копчеными утками и индюками, жареными курами.

И разнообразная дичина присутствовала — олени, косули, кабаны, тетерева, фазаны и прочий лесной пернатый и бегающий люд, и в лесах, и сейчас на столах имелся в полном изобилии.

Неплохо было здесь и с самой разнообразной рыбой — в горных речках ловили форель, а в большом озере было много карпов, сазанов, щуки.

От плодов щедрой земли ломились столы, протянувшиеся длинной линией вдоль главной и единственной деревенской улицы.

Были на столах все овощи, что произрастали в поле и на грядках — капуста, репа, огурцы, свекла, морковь в различных блюдах, от ботвиньи и тушеной капусты со свининой до обжаренной на конопляном масле репы.

Сравнивать со скудостью, что увидел Андрей по ту сторону гор, было больно: там за малым жестокий голод чуть не случился.

А тут даже в бедной по местным меркам Притуле бросающееся в глаза изобилие. Да и жаловаться на аппетит селяне отнюдь не желали, и щедро приготовленная пища во всех ее видах — жареная, отварная, соленая, копченая — исчезала в крестьянских желудках.

Всякие сладкие заедки и закуски притягивали взгляд, но в основном женщин и детей — пряники, коврижки, пироги и пирожки, варенье немыслимых сортов, моченые и свежие ягоды, множество разнообразных фруктов — виноград, дыньки, абрикосы, груши и другие сочные дары здешней очень плодородной земли.

Горячительные напитки лились рекой, в основном из «народного творчества» — всевозможные настойки и наливки, только что сваренное, чуть отстоявшееся пенистое пиво, мутное, как илистая река.

Все это забористое добро отправлялось в бездонные ковши, чарки и кружки из кувшинов, глиняных бутылей, емких кожаных фляг и дубовых бочонков.

Напитки здесь, конечно, лились не очень крепкие — просто несравнимые с убойной русской водкой. Но ведь давно известно в мире, что любое качество зачастую возможно очень запросто перешибить принятым вовнутрь огромным количеством!

Местные крестьяне и стали сей процесс демонстрировать, потихоньку превращаясь в нечто непотребное.

Чумазые смерды уже копались на столах грязными руками, чавкали как свиньи, щуря глаза и выискивая на блюдах вкусный кусочек — так что до десерта дело сегодня вечером вряд ли когда дойдет…

Андрей ушел с праздника в самом его разгаре, когда чинное мероприятие превращается в оргию. Наслушался восхвалений сверх крыши, поклонов, да и хватит, участвовать командору ордена в грубых крестьянских разгулах совершенно неуместно.

Сие есть не только нарушение субординации, но и весьма опасное занятие. Слово за слово, и за меч придется хвататься, правильным манерам уча, а тогда пир легко может в тризну превратиться.

А зачем ему самому, спрашивается, бесхитростным людям настроение портить?! Они и так для него постарались, просто нравы здесь грубые и незатейливые, но зато глаза у всех порой такие честные…

— Арни, это что такое?!

Возмущение Андрея было искренним — это надо же, устроить в комнате командора, добровольно-принудительно принявшего на себя нелегкие обязанности целибата, такое!

Ведь самое первое, что бросилось в глаза Андрею, который вознамерился лечь в кровать, голодный и злой, ибо он почти ничего не съел на устроенном пиршестве, была крохотная женская фигурка, по-хозяйски устроившаяся прямо на середине широкой постели.

— Дак это… — Оруженосец захлопал глазами, искренне не понимая, за какой грех его удостоили этой выволочки. — Постель вам греть нужно, брат-командор, ибо сил вы много потеряли… И это… Положено так! Всем командорам ордена такое всегда делали. Это же честь какая для девок…

— Ты чего несешь?

Андрей с удивлением наморщил лоб, глядя на трезвого как стеклышко верного оруженосца.

Крестоносцы на празднике не пили совершенно — орденский устав здесь строг — «синие» несли дозоры, два десятка «серых» охрану тракта и караулы в сторожках.

Двое оставшихся с ним «красных», Арни и Прокоп, занимались своими непосредственными обязанностями круглые сутки — бдительно несли стражу возле него, и даже прикажи он им выпить, то имели полное право послать самого командора куда подальше, дабы тот не нарушал установления и не мешал им справлять службу.

Он произнес по слогам, медленно выделяя каждую букву интонацией, чтобы более доходчиво для телохранителя было, произнес самым весомым тоном:

— Арни, у меня целибат!

— Эх-ма…

Оруженосец кхекнул, словно подавившись костью, и посмотрел на него донельзя удивленным взором, в котором, однако, как игривые белки по деревьям, прыгали веселые искорки.

— Так меч на что, брат-командор? А постель греть тебе обязаны — между самыми красивыми девками спор лютый вышел, да такой, что за малым волосья друг не повыдергивали! Честь то великая!

— Хорошо! — обреченно согласился Андрей, понимая, что проведет беспокойную ночь, полную терзаний: мало приятного в том, чтобы чувствовать горячее и доступное женское тело, скрипя зубами терпеть, ежесекундно борясь с искушением.

— Свободен!

Арни, пожав плечами, вышел, что-то удивленно бормоча себе под нос. С той стороны глухо бухнула его спина, прислоненная к входной двери.

С кряхтением раздевшись, Андрей с тягостностью вселенской скорби и печали неохотно забрался на кровать, свернувшись клубком на самом ее краю, и с головой укрылся одеялом.