направился. Brahegatan, 23.

Квартира очень скромная, хоть и штаб. Меня поджидал глава стокгольмского бюро, товарищ Ульф Андерсон и Свен Воллтер, один из сочувствующих.

О встрече мы договорились накануне, но никаких приготовлений шведские товарищи не делали. Я представляю, что было бы, вздумай какой-нибудь швед не из последних посетить редакцию нашего чернозёмского «Молодого Коммунара» или даже каборановской районной газеты: всё бы вылизали, натащили бы снеди, водки, коньяка, настоек разных, и так далее. А тут все просто: проходи, садись, пиво будешь?

Поговорили о том, о сём. О советской молодёжи: чем живёт, как работает, где проводит свободное время.

Рассказал. Пусть завидуют. Будут завидовать — будут стремиться поскорее перейти на светлую сторону. А то они совсем ничего не знают о нашей жизни. В самом деле — совсем. Считают, что советская молодежь до сих пор поднимает целину и рубит в лесу дрова для паровозов, чтобы доставить зерно целинных земель в Москву и прочие города.

Свен, сочувствующий коммунизму актёр и писатель. Нет, фантастики он не пишет, и детективов тоже, увы. Зато как актер, сыграл детектива Кольберга в фильме по роману Пера Валё. Да, в прошлом году.

Удивительное совпадение, а я как раз читаю роман Пера Валё.

Поговорили — и разошлись. Шведским коммунистам нужно работать, готовить газету. Штат-то небольшой, товарищ Ульф Андерсон и есть весь штат, и то, на наши термины — на полставки, а на полставки он работает юристом в небольшой конторе. Специалист по контрактам в мире шоу-бизнеса. У тебя, Михаил, не намечается контракт? Пока нет, Ульф. У них так принято — сразу на ты и по имени.

И да, разговаривали мы по-шведски. Ну, почти. Одна из заповедей при изучении языка — не стесняться. При каждой возможности говорить, говорить и говорить. Тебя поймут, тебя простят, тебе помогут. Все одобряют иностранцев, стремящихся выучить твой язык. Учит — значит, уважает.

«Волга» давно уехала, мне ж её не на весь день дали, а только доехать. Ладно, возьму такси, не разорюсь.

Сначала пообедать. Ресторан не слишком пафосный, но и не совсем уж народный. Для среднего класса. Обед обошелся в шестьдесят крон. Не корысти ради подсчитывал, денег довольно, а — понять обстановку. Бытие определяет сознание того или иного класса.

Вот я — к какому классу отношусь? Явно не рабочий. Явно не крестьянин. А интеллигенция не класс, а нечто аморфное. С первых дней революции пытаются её, интеллигенцию, определить, но не определяется она. Вот что такое наш советский врач? Была дискуссия в институте, которую быстренько пресекли. Потому что выходило чёрт знает что. С одной стороны, ответ напрашивается: советский врач — пролетарий умственного труда, потому что средства производства ему ни разу не принадлежат. Он не собственник ни больниц, ни лабораторий, ни операционных. Голь, как есть голь перекатная. С другой стороны, что у врача главное? К примеру, у врача-терапевта? У врача-терапевта главное голова, следовательно, она, голова, и есть средство производства. Тогда вопрос: принадлежит ли голова советского врача ему, врачу, или не принадлежит? И, более широко, кому принадлежит голова всякого советского человека? Не в смысле поесть, а в смысле результата умственной деятельности: кому принадлежит этот результат? Как до этого дошло, так дискуссию и закрыли. Потому что плохо организована. Мол, тратите время на бесплодную схоластику, а вы еще и не врачи вовсе. Будете не в ту сторону умствовать — так и не станете ими.

После ресторана я добрался до Королевского Парка, погулял, и стало мне грустно и одиноко. Что проку невозвращаться? Чтобы жить чужим среди чужих? Нет, со временем познакомлюсь с людьми, может, даже подружусь, стану «своим русским парнем», буду пить пиво и болеть за «Тре крунур» — но не то.

Совсем не то.

Не хочу.

И тут я увидел шедшего по аллее Миколчука. Увидел — и обрадовался. Вот что такое одиночество на чужбине.

— Товарищ Миколчук! — позвал я его.

Он, похоже, тоже обрадовался. Подошел, поздоровался, сел.

Немного осунулся. Небрит. Но в целом держится бодро.

— Где остальные?

— Осматривают достопримечательности. Ленинские места, товарищ Миколчук.

— Это… Зовите меня Адольф Андреевич.

Так вот почему он товарищ Миколчук!

— Ну да, — прочитал мои мысли Миколчук. — Мне даже советовали — поменяй имя, на Андрея того же, или Анатолия, да на любое. А я так думаю: негоже, если Гитлер сможет имя опозорить. Нет у него на это силушек. Вон, и Геринг был Германом, а космонавт Титов имени не поменял.

О Геббельсе мы и не упомянули, но, верно, подумали оба.

— Так как с Ларсеном? — спросил Миколчук.

— Ничья.

— А в перспективе?

— В перспективе победа будет за нами. Если еще что-нибудь не случится.

— Вы думаете, может случится?

— Я думаю, не случайно Фролов сделал свой ход сейчас, а не после матча.

— Что-то затевает?

— Что-то затевают.

— Ларсен?

— Вообще не из шахматного мира. Может, и не шведы вовсе.

Тут начался дождик, слабый, нудный, но всё равно неприятный. Не нормальный летний дождь, после которого всё на свете хорошо, а вот это самое, стокгольмское.

И мы поспешили в отель.

По пути я купил с полдюжины газет, шведских и западногерманских.

В номере начал просматривать. Нет, ничего неожиданного о нашем матче не пишут. Чижик натолкнулся на крепость — и соответствующий рисунок. Маленькая птичка бьется о каменную стену, теряя пух и перья, а из-за стены выглядывает невозмутимый рыцарь без шлема, Ларсен то есть.

Ну, рисуйте, рисуйте. Я заметку вырезал и положил между страниц книги — для сохранности. «Искусство войны», да. Умная книга. «Если ты слабый — притворись сильным, если ты сильный — притворись слабым».

И не только с целью обмануть соперника. Поединок что с Корчным, что с остальными неизбежен, обманывай, не обманывай. Нужно обмануть зрителя. Зритель ведь очень любит, чтобы его обманывали, особенно в детективных фильмах. Если зрителю сразу сказать, кто есть кто, он фильм смотреть будет куда с меньшим интересном. Или вообще не будет смотреть, зная, что убийца — сенатор. Да, шахматы это наука, искусство, спорт, но ещё и шоу-бизнес. Без болельщиков скучно и бедно.

Я продолжал листать газеты. Вот еще интересное: в Ливии силами советских специалистов ведётся подготовка к широкомасштабному строительству систем орошения. «Ливия будет зелёной» — сказал Муаммар Каддафи. Эксперты оценивают объем работ на многие миллиарды долларов. Контракт века.

Это хорошо. Я представил себе, что на месте пустыни будут цвести яблони. Марс — он далеко, подождёт. Сначала нужно превратить в сад Землю. Начнем с Ливии, а там, глядишь, и своё сельское хозяйство подтянем. Девочки