Договоренность, достигнутая накануне того опасного вояжа, заключалась в том, что обе яхты встречаются вечером в Куксхафене и оттуда вместе идут вверх по реке. Затем Дэвису предстояло отделиться от приятелей в Брунсбюттеле, что в пятнадцати милях выше по течению, где находится западная оконечность канала, ведущего на Балтийское море. Таков по крайней мере был первоначальный план. Но, сложив два и два, я пришел к выводу, что, хоть он и сам себе боится признаться, решимость его могла ослабнуть и мой друг последовал бы за «Медузой» хоть в Гамбург, хоть на край света. Ведь он находился во власти той самой силы, которая вопреки всем вкусам и привычкам побудила его отказаться от жизни на островах и предпринять этот вояж. Но тут Дэвис закрывал рот на замок, и мне оставалось только догадываться, что нечто, связанное с дочерью Долльмана, причинило ему такую жестокую боль и помутило рассудок. Но теперь мой приятель решился отбросить все и идти намеченным курсом.

Добытые мною факты порождали ряд важных вопросов. Неужели Долльман до сих пор не знает, что Дэвис и его яхта уцелели? Мой приятель вполне это допускал.

– Он мог ждать меня в Куксхафене или навести справки на шлюзе в Брунсбюттеле, но едва ли сделал это, потому как вряд ли сомневался в успехе. Если бы я врезался и засел на внешней отмели – шансов было сто против одного, – яхту разнесло бы в три минуты. Бартельс меня бы даже не заметил, а если и заметил, ничем не смог бы помочь. С тех пор я в тех местах не появлялся и не происходило ничего, что могло им указать на мое существование среди живых.

– Им? – переспросил я. – Кто такие эти «они»? Кто наши противники? Если Долльман – агент на службе у германского Адмиралтейства… Но нет, совершенно невероятно, чтобы юный англичанин мог быть хладнокровно убит в наши дни представителем цивилизованной и дружественной державы! Но если он не агент, то вся наша теория рассыпается в прах.

– Я полагаю, что Долльман поступил так на собственный страх и риск, – заявил Дэвис. – Но, мне сдается, это не имеет отношения к делу. Живые или мертвые, мы не делаем ничего противозаконного, и нам нечего стыдиться.

– А мне вот кажется, что имеет, – возразил я. – Кого заинтересует весть о нашем воскрешении? И как нам приступать к делу, открыто или втайне? Как понимаю, нам стоит как можно меньше показываться на глаза.

– Что до глаз, – резко заметил Дэвис, бросая взгляд в наветренную сторону из-под стакселя, – то нам предстоит пройти по судовому каналу. А это настоящая проезжая дорога, где ты у всех на виду. Зато потом никаких проблем не будет. Подожди, и сам увидишь те места! – И с губ его сорвался хрипловатый довольный смешок, от которого еще вчера у меня мурашки побежали бы по коже. – Кстати, это мне напомнило, что нам надо задержаться в Киле на день и пополнить припасы. Мы должны быть независимы от берега.

Я промолчал. Независимы от берега на семитонной яхте! В октябре! То же мне заветная цель!

Около девяти вечера мы обогнули мыс и вошли в Киль-фиорд, после чего нам предстояло пробиваться добрых семь миль против ветра до самого города. До этой поры возбуждение и интерес неплохо поддерживали меня на плаву. Это если не считать одного глубоко запрятанного опасения: если вдруг с Дэвисом что-то случится, что буду я делать с яхтой? Но я рано похоронил свои страхи – они только начинались. Дэвис не раз уже побуждал меня лечь и выспаться. Наконец я отправился вниз и скрючился на подветренном диванчике с карандашом и блокнотом. Вдруг с палубы донеслись хлопки паруса и топот, а я начал потихоньку сползать на пол.

– Что происходит? – в панике заорал я, увидев Дэвиса, нырнувшего в дверь каюты.

– Ничего, – отозвался он, потирая замерзшие руки. – Просто поворачиваю. Не подашь мне бинокль? Там пароход впереди. Знаешь, если тебе совсем не хочется спать, можешь приготовить суп. Дай-ка взгляну на карту.

Он целиком погрузился в изучение карты, тогда как я гадал, далеко ли еще пароход и куда вообще идет наша яхта.

– Насколько понимаю, нет необходимости в том, чтобы кто-то постоянно находился у руля? – намекнул я.

– А, минута-другая – это не страшно, – отозвался мой приятель, не поднимая глаз. – Две… Полторы… Одна… Огни в линию на вест-зюйд-весте… Спичка есть?

Вытащив из коробка две, он затопал наверх по трапу.

– Я тебе, точно, не нужен? – закричал я вслед.

– Нет, но поднимайся, когда чайник закипит. Весело тут, в фиорде! Отличный ветер.

Его ноги исчезли из виду. Некий фатализм овладел мной, когда я захлопнул записную книжку и склонился над плитой. Поддерживал он меня, и когда я выбрался на палубу, чтобы «повеселиться». Веселье заключалось в обилии скрытых туманом судов: пароходов, шмаков и парусников, снующих по ограниченному пространству фиорда. От мельтешения бортовых огней – красных, зеленых, желтых, открытых и прикрытых, приближающихся и удаляющихся – рябило в глазах. К этому добавлялись огни берега и стоящих на якоре судов, а шум винтов заполнял все вокруг, напоминая отдаленный гул лондонской улицы. Признаться, всякий раз, когда мы поворачивали на другой галс, пересекая фиорд, я чувствовал себя деревенской матроной, испуганно подбирающей юбки на переходе через оживленный Стрэнд. Дэвис же был как уличный мальчишка, который бесстрашно лавирует под копытами лошадей. При этом он то и дело разражался тирадой насчет того как просто и безопасно плавать по ночам, стоит только соблюдать осторожность, правила и нести хорошие огни. Приближаясь к светлому пятну в ночи, обозначающему Киль, мы прошли мимо огромной, поблескивающей боками темной массы, расположившейся посреди акватории.

– Военные корабли! – восторженно прошептал Дэвис.

В час ночи мы бросили якорь вблизи города.

– Послушай, Дэвис, – сказал я. – Сколько времени займет наше путешествие? Отпуск-то у меня на месяц.

Мы стояли на неровных досках пола кильской почтовой конторы, Дэвис энергично строчил в бланке письма, я же неуверенно разглядывал свой.

– Юпитер! – с отчаянием воскликнул Дэвис. – Остается же всего три недели! Я как-то не подумал. А ты не можешь испросить продления, а?

– Можно написать шефу, – кивнул я. – Но обратный адрес? Что указывать-то?

– Куксхафен? – предположил Дэвис. – Нет, это слишком близко, и там… Но нам не следует привязываться к суше… Вот что я скажу, укажи: «Нордерней, почтовое отделение», – и свое имя, но не название яхты. Мы можем заглянуть туда и спросить насчет письма.

Никогда прежде не вставал так явственно передо мной авантюрный характер нашей затеи, как в эту минуту.

– Ты именно так и поступаешь? – спросил я.

– Ну, у меня нет такой важной переписки, как у тебя.

– И о чем ты тогда пишешь?

– Ну, что у нас был отличный круиз и что мы направляемся домой.

Идея мне понравилась, и в своей депеше домой я настрочил то же самое, добавив, что в наши планы входит разыскать одного приятеля Дэвиса, который может показать нам хорошие места для охоты. Добавил я и пару строк для шефа – не давая отчета в серьезности сделанного шага, – сообщив, что мне может потребоваться несколько дополнительных дней к отпуску, потому как у меня в Германии есть важное дело, и попросил направить ответ по указанному выше адресу. Затем, собрав пакеты, мы продолжили закупки.