Два полных ялика припасов переправили мы на «Дульчибеллу», прежде всего две объемные канистры с керосином, обеспечивавшим нам свет и тепло, и мешок муки. Были в числе покупок запасные канаты и блоки, немецкие карты превосходного качества и изрядный запас причудливых сортов колбасы и консервов. И это не считая множества мелочей, часть которых в итоге пала жертвой пристрастия моего компаньона выкидывать за борт все, что подвернется под руку. Одежда являлась главной моей заботой, потому как, хотя я позаботился о некоторых вещей во Фленсбурге, мой гардероб оставался не соответствующим условиям. Кроме того, я безнадежно испортил свои шикарные белые фланелевые штаны. («Мы можем вышвырнуть их за борт», – с надеждой предложил Дэвис.) Я прикупил пару отличных морских сапог, с войлочной подкладкой и деревянной подошвой, и оба мы обзавелись теплыми вещами из грубой шерсти (какие носят местные рыбаки): штанами, свитерами, шапками, перчатками. Цвет я специально подбирал так, чтобы он гармонировал с керосиновыми пятнами и якорной слизью.

Тем вечером мы сказали последнее «прости» Балтике, миновав военные корабли и скопление прогулочных яхт, вытащенных на берег на время зимней спячки; благородные берега фиорда с разбросанными по ним виллами, прячущимися в золотой листве, укутывались подкрадывающимися сумерками.

Обогнув последний мыс, мы взяли курс на целую галактику разноцветных огней и, спустив паруса, остановились перед колоссальными воротами шлюза Хольтенау. Казалось совершенно невероятным, что эти могучие створки могут быть распахнуты перед просителем столь мизерной величины. Но они открылись с королевской величавостью, и наше крошечное суденышко затерялось во чреве шлюза, построенного с расчетом на самый крупный военный корабль. Мне вспомнился Боултерз-лок[42] в жаркое августовское воскресенье, и я подумал – неужели всего месяц назад я был тем самым напыщенным лондонским денди, что мешался с толпой проводящих свой досуг шумных бездельников? Над головой было светло, как днем, от электрических ламп, но гробовую тишину нарушила закутанная в плащ фигура, окликнувшая нас и спросившая капитана. Дэвис взбежал по трапу и исчез вместе с тем типом в плаще, но вскоре вернулся, засовывая в карман бумагу. Она лежит сейчас передо мной. Документ, заверенный печатью с надписью «Кениглихес Цолльамт»[43], гласит, что за сумму в десять марок таможенного сбора и четыре марки из расчета тоннажа императорский буксир соглашается провести означенное судно «Дульчибелла» (владелец А.Г. Дэвис) по Каналу кайзера Вильгельма от Хольтенау до Брунсбюттеля. Какое снисхождение! Я краснею от стыда, глядя на этот пожелтевший листок, и вспоминаю эту королевскую вежливость могучих створок – бедные заспанные чиновники «Кениглихес Цолльамт» даже не подозревали, сколь ядовитую гадюку допускают в святая святых империи за скромное вознаграждение в четырнадцать шиллингов!

– Совсем недорого, правда?! – воскликнул Дэвис, присоединившись ко мне. – У них установленный тариф на тоннаж что для яхты, что для лайнера. Мы отправляемся завтра в четыре с остальными лодками. Интересно, нет ли здесь Бартельса?

Было по-прежнему тихо, но невидимые силы работали без устали. Раскрылись внутренние створки, и мы вытолкали яхту в пространный бассейн, где расположилась, пришватовавшись борт к борту, целая флотилия парусных судов разных размеров. Найдя свободное место у причала, мы поужинали и, покуривая сигары, отправились посмотреть, не виден ли где «Йоханнес». Мы нашли его среди множества таких же галиотов. Старый шкипер сидел у пылающей жаровни и, нацепив на нос очки, читал Библию. Пока он доставал бутылку шнапса и несколько очень маленьких и твердых груш, Дэвис безжалостно потчевал его нашими ложными мотивами.

– Такое небо не к добру, – только и сказал старый немец, с улыбкой глядя на своего несносного юного друга.

Прежде чем распрощаться на ночь, мы договорились, что поутру пришвартуемся к борту «Йоханнеса» и пойдем через канал рядом.

– Пусть Карл правит за нас обоих, – сказал Бартельс. – А мы будем посиживать в теплой каюте.

План был претворен в жизнь, хотя и не без суматохи и повреждения окраски, чего трудно избежать в сумрачное и дождливое утро. Энергичные маленькие буксиры разделили нашу толпу на группы, и вот мы, наполовину потерявшиеся на фоне массивного фальшборта «Йоханнеса», начали путь в зияющую темноту. Если еще и оставались сомнения в том, что характер местности изменился, рассвет окончательно рассеял их. С палубы не представлялось возможным что-либо разглядеть, но стоило встать на грота-гик, и за стенками канала открывалась бесконечная равнина Гольштейна, серая и монотонная в своем одеянии из тумана. Радующие взор пейзажи шлезвигского берега превратились в приятное воспоминание, а назойливый холодный дождь служил последним штрихом в оформлении декораций для нового акта драмы.

Два дня мы неспешно влачились по могучей водной дороге, играющей стратегическую роль связующего звена между двумя морями Германии. Прямой и широкий, обнесенный массивными валами, освещаемый по ночам ярче большинства лондонских улиц, наполненный военными кораблями, крупными торговыми судами и скромными каботажниками, Кильский канал стал символом новой и мощной силы, которая, контролируемая гениями управления и инженерного дела, неудержимо двигает империю к заветному статусу великой морской державы.

– Разве не великолепно? – говорил Дэвис. – Просто отличный парень этот император!

Карл, рыжеволосый широкоплечий юноша лет шестнадцати, олицетворял собой весь экипаж «Йоханнеса». Матрос был чумаз настолько же, насколько опрятен шкипер. Я ощущал по отношению к этому неприхотливому пареньку своего рода зависть, рассматривая его как гораздо более пригодный к делу аналог меня самого, но как им вдвоем с маленьким капитаном удавалось управляться со своей неповоротливой посудиной, для меня так и осталось загадкой. Невосприимчивый к дождю и холоду, Карл удерживал «Йоханнес» в кильватер буксиру, тем временем как мы с Бартельсом нежились в каюте, иногда в его, иногда в нашей. Необходимость обогревать последнюю вскоре сделалась насущной проблемой. В итоге мы пошли единственным логичным путем, переставив кухонную плиту к передней оконечности обеденного стола, чтобы патентованное изделие Риппингилла не только готовило для нас пищу, но и давало тепло. Как предмет мебели выглядело оно ужасно, да и от запаха керосина подкатывало к горлу. Но сначала, как выразился Дэвис, это удобство, а уж потом чистота.

Мой друг подолгу совещался с Бартельсом, который знал навигацию в тех водах, куда мы направлялись, как свои пять пальцев. Его галиот принадлежал к типу судов, которые специально строились для плавания среди отмелей. Никогда не забуду того мига, когда до старого шкипера дошло, что интерес юного друга носит практический характер, ему-то казалось, что наша цель – его любимый Гамбург, король среди городов, который стоит увидеть и умереть.

– Уже слишком поздно! – возопил он. – Вы не знаете Северного моря так, как знаю его я.