Прямо-таки и приставила его такого в белой офисной рубашке или без нее — вернее в бандане из нее на пустой башке… И с малярной кистью в руках. Индеец на тропе войны, блин… Капец, соседушка! Что у тебя там с тараканами происходит? Или они таракашки женского рода? На мужские они как-то не очень тянут. Канкан на могильной плите мужской логики они станцевали зачетный… Молодца…

— Я про друга… — пальцы Олега отбивали чечетку на полированных перилах. — Ну, чтобы не так обидно было за дверь…

Теперь выпрямилась я, во весь свой, как оказалось какой-то уж очень маленький рост — кажется, даже на цыпочки приподнялась, и нога чуть не сорвалась со ступеньки: было б славненько вместо ответа рухнуть соседушке в объятия.

— Ты, друг мой, вечером уйдёшь, — отчеканила я взрослым, чуть ли не маминым, голосом.

Мне аж паспорт захотелось сунуть засранцу в лицо, чтобы удостоверился, что я взрослая баба и подобное хамство умею пресекать на корню. Ну, скажем, учусь на ходу, потому что иметь дело с подобным наглецом мне еще не приходилось. С козлами — да, но с такими самовлюбленными оленями — впервые.

— И утром, — продолжила я куда суровее, — я попрошу знакомого замазать дверь…

Мишка не откажет в такой плевой просьбе. В крайнем случае, заплачу…

— Откуда у псковской девчонки знакомые в Питере?

Вот тут я чуть не сорвалась — со ступеньки и в обрыв. Чёрт, он ведь каждое мое слово ловит, точно действительно хочет подловить на очередной лжи. Так я же подловлюсь. Я ж как глупая бабочка сама в сачок лечу…

— Лола оставила мне списочек нужных людей на всякий случай… Я, правда, не рассчитывала в него заглядывать.

Ну что, съел? Лучше иди кашей подавись! И дай нам с Агатой спуститься с этой чертовой лестницы! А то чувство, точно в метро на эскалаторе, когда не знаешь, на какую ступеньку встать: то ли в грудь чужую уткнуться, то ли почувствовать себя карликом…

— Я без тебя разберусь с дверью, — говорила я все уверенней и уверенней. — Здесь ты последний день. Ужинать будешь у себя… Или не у себя, да где угодно! Мне без разницы!

— Есть тебе разница…

Олег нарочно придвинулся ко мне, вот точно нарочно, чтобы я совсем задохнулась от злости и запаха одеколона, который, похоже, впитался в ворот рубашки сильнее пота. Нет, запаха пота не было… Хотя я лично точно вспотела от злости!

— Есть… — и усмехнулся. — Иначе бы ты с таким жаром меня не выпроваживала вон…

— Какой жар?! — Я так задохнулась от злости, что грудь чуть ли не ударила меня под подбородок. — Я злюсь! На тебя… За все это… И не хочу еще чего-нибудь…

— Чего именно?

Олег все же сделал шаг, которого я так боялась, и моя грудь ударила не мой подбородок, а его, когда он, подхватив меня под мышки, оторвал от ступенек. Агата дико заорала на него — собачьим матом, а моя нецензурщина застряла за зубами, потому что я испугалась открыть рот — Олег опустил штангу, и наши лица оказались на одном уровне, но я до сих пор, даже вытянув носочки, не могла коснуться ступеньки. Агата заливалась лаем, но я была слишком близко к Олегу и он говорил слишком громко, чтобы я имела основания усомниться в услышанном:

— Вот скажи, ты веришь, что я нарочно держал будильник включенным, чтобы собака изодрала запертую тобой дверь? Специально? Знаешь что, Мила…

Его большие пальцы встретились в ложбинке между моими грудями, и меня точно тисками стянуло, стало невозможно дышать, и ужас, незапланированный, видимо, отразился в глазах, и Олег опустил меня на ступеньку — даже так, бросил, и я лишь чудом успела схватиться за перила, но он не извинился, хотя и заметил мои конвульсии. И, к своему счастью, не усмехнулся. А то я бы скомандовала — фас! Агата уже была на грани. На грани срыва голоса… Вот чего не лаяла за запертыми дверями…

— Я, может, впервые за последние недели выспался, — сказал Олег тихо. Так тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы звук его голоса пробился сквозь водопад крови в моих ушах и собачий лай. — И мечтал впервые по-человечески позавтракать. Спасибо, Мила… Правильно, надо опускать на землю тех, кто без разрешения партии взлетел…

— Какой партии? — выдала я противным шепотом, чтобы не молчать, чтобы не смотреть в глаза, из которых вдруг, вместо слез — да какие у мужиков могут быть слезы! — брызнула тоска…

— Партии потребителей… Можно мне потребить твою кашу?

Он снова усмехнулся и снова зло, и я вскинула голову:

— А не подавишься?

— Постараюсь не подавиться. Ну чего уставилась? Я должен извиниться за дверь? Виноват, признаю… Обещаю исправить. Да, и спасибо за кофе…

Если от злости уши похолодели, то сейчас вспыхнули, а язык выдал то, за что его надо было не то что прикусить, а вообще нафиг откусить:

— Ты уже поблагодарил…

— Мила, ты что… — Олег схватил меня за руку, как раз в том месте, где поцеловал, и под его пальцами кожа нагрелась, как ткань под утюгом. — Ты обиделась? И этот скандал из-за … моего дурацкого спасибо? Но я не мог сказать его иначе… И не сказать не мог. Мила, ну правда… Ну чего ты, как маленькая? Или ты и есть маленькая?

Я вырвала руку — и с трудом сдержала себя, чтобы не врезать проходимцу.

— Тебе паспорт показать? Тогда ты успокоишься и больше не будешь вести себя со мной, как с глупой малолеткой?

— Как я себя веду с тобой? — Олег спустился на пару ступенек, и мне пришлось нависнуть над ним, чтобы не повышать голос. Агата-то по-прежнему надрывалась.

— Как идиот с идиоткой. Я не права?

Олег снова усмехнулся:

— Ну, два сапога пара, не находишь? Неужели не проживем неделю вместе? Ну… Проверим выживаемость, а? Мила, всего неделя? Может, через неделю ты не захочешь, чтобы я уходил, а? Ну, хватит лаять на меня, как твоя собака. Я ведь знаю средства успокоить обеих. Знаю…

А вот мне его успокоительные средства тестировать на себе совершенно не хотелось. Успокоюсь я самостоятельно, без непрошенной мужской помощи, когда окажусь подальше от субъекта, играющего на моих нервах ноктюрн — или, вернее будет сказать, «монинг-тюрн» или «тьюн»… Я готова сказать что угодно, только бы его мозг перевел это в глагол повелительного наклонения — отвали!

— Отстань… — сказала я просто, не повысив голос даже чуточку. Потому что между нами свободного пространства было как раз-таки эту самую чуточку…

Олег отступил — наверное, решил, что лучше есть кашу, чем свежевынесенный женский мозг, а я была уже на грани собачьего лая: вот накинемся на него с Агатой на пару, поглядим, как этот самоуверенный тип запоёт фальцетом!

— Хочешь еще кофе? — спросила я Олега, когда тот молча уселся за обеденный стол.

— Не хочу тебя напрягать, — ответил он быстро, не поднимая от пустой тарелки глаз. Почти огрызнулся, как собака.