Обездвиженная туша успокоилась на полу, завалилась на бок. Из носа снова закапала кровь, Илья вытер ее рукавом, присел рядом с охранником. Проверил пульс на жирной, с щетинистыми складками шее – вроде шевелится что-то под пальцами, но едва заметно, и черт его знает, не оборвется ли через пару минут. Илья быстро обшарил карманы штанов бездыханного охранника, нашел мобильник, отключил его и положил на место. Найденный «ТТ» тоже вернулся в открытую поясную кобуру под свитером, но с пустым магазином.

Илья подкрался к двери в предбаннике, постоял, прислушиваясь. Тихо, как в том заведении, что он покинул четверть часа назад, аж жуть берет. Но тишина обманчива, в любой момент может принести кого-нибудь из персонала, или заявится сменщик то ли живого, то ли не совсем охранника. Илья вернулся обратно, поставил на место перевернутый стул и взялся за ручку второй двери. Постоял в раздумьях и шагнул к охраннику, кое-как стянул с него халат. И накрылся им, словно плащ-палаткой, – размер одежды у дяди был близок к слоновьему. Попытался застегнуть, но не обнаружил ни одной пуговицы. Запахнул разлетавшиеся полы, подобрал рюкзак и повернул дверную ручку. Створка отошла бесшумно, Илья заглянул внутрь. Палата небольшая, на одного человека, очень тепло и тихо, слышно, как в стекло бьются снежинки. Окно закрывают жалюзи, у подоконника небольшая тумбочка, кровать стоит почти у двери. Рядом стойка капельницы, трубки спускаются к лежащему на кровати человеку. Видно, что руки у него перебинтованы, лежит, отвернувшись от двери. И, кажется, спит – на движение и грохот за дверью не реагирует.

«А если она без сознания или ее накачали наркотой?» Илья шагнул в палату, неслышно прикрыл за собой дверь, подошел к кровати, наклонился над Ольгой. Бледная, волосы собраны в хвост, на лице то ли гримаса, то ли судорога застыла. И дышит еле слышно, нос заострился, щеки впали. Илья сел на край кровати и взял Ольгу за руку, легонько сжал ее пальцы. Она не отреагировала, тогда он взял жену за плечи и несильно встряхнул. Это помогло, Илья едва успел закрыть ей ладонью рот и прошептал, наклонившись к уху:

– Тихо, тихо, не кричи. Просто посмотри на меня. Узнала? Отлично, теперь вот так, – он отвел руку от Ольгиного лица. Взгляд у нее нехороший – мутный, блуждающий, зрачки чуть расширены, как у того, с «розочкой». Но не орет и даже не пытается, старается сообразить, кто это в белом перед ней.

– Илья? – узнала, слава тебе, и в слезы, конечно, губы дрожат, щеки вмиг стали мокрыми.

– Тихо, тихо, – он старался говорить спокойно. – Времени у нас нет, поэтому только отвечай на мои вопросы. Лиза и Мишка пока в приюте, их, возможно, отдадут твоим родителям, когда ты выйдешь из больницы.

Он врал на ходу и сам удивлялся себе, как быстро находились нужные слова. Ольга кивала и вытирала левой рукой щеки, правая лежала без движения с воткнутой в вену иголкой капельницы.

– Хорошо, – прошептала Ольга и попыталась сесть. Илья удержал ее за плечи, и заговорил негромко:

– Ты сказала тогда, что все помнишь. Вот и расскажи все мне, все подробно, все, что запомнила. Только быстро, все – про тот день.

Она действительно все помнила – как готовилась к занятиям, как вышла из дома, села в «Матиз» и поехала на работу – в местный Центр детского творчества. Ехала обычной дорогой, ничего странного не происходило до тех пор, пока на проезжую часть не выскочила собака.

– Маленькая, сама темная, а кисточки на ушах и хвосте светлые, – в ее памяти остался даже внешний вид псины, бросившейся под колеса «Матиза». Она ударила по тормозам, машину пронесло еще немного вперед, она врезалась в бровку и остановилась.

– Я вышла, а тут же он, который… – Ольга замолчала и отвернулась.

– Я понял, понял, – торопил ее Илья. – Что было потом?

Потом появился хозяин псины, устроил истерику, кидался под брюхо машинки и орал, что Ольга убила его собаку. И даже выволок труп животинки, предъявил окровавленную, с кишками наружу тушку сбежавшейся публике. Публику мигом унесло, Ольге стало плохо.

– Меня чуть не стошнило. Я отвернулась и пошла в машину, этот человек догнал меня, сказал, что все можно уладить, и предложил воды. Я взяла бутылку, обычную, пластиковую, отпила немного, и все, последнее, что помню, – как появился этот Ахмат и сел за руль моей машины.

Потом стало темно и душно, потом холодно, и появился мерзкий запах. Ольге показалось, что она оказалась на помойке, вокруг, куда ни глянь – бутылки, банки, разорванные пакеты с мусором, тряпье, обрывки картона. В стене – огромный оконный проем, его перегородила рухнувшая с потолка деревянная балка. Ольга поняла, что сидит у стены, попыталась подняться, но ее толкнули обратно, запрокинули голову, зажали нос. И влили в рот почти полбутылки коньяка. Большую дозу дать побоялись, Ольгу запросто могло стошнить.

– Потом одежду сорвали, оставили эти тряпки, – Ольга смотрела в сторону окна и говорила еле слышно. – Но ничего не было, точно, я бы почувствовала…

– Я понял, – оборвал ее Илья. – Что дальше?

– Дальше ты все видел, – Ольга закрыла глаза. Неизвестно, что сейчас больнее – перерезанные руки или воспоминания о тех гнусных снимках, ославивших ее на весь город.

– Забудь, – он снова сжал ее пальцы. – Мы уедем отсюда, все вместе, и начнем новую жизнь. Слышишь меня?

Она слышала, кивнула едва заметно и по-прежнему не открывала глаза. Все, больше она ничего не скажет, надо уходить, пока начальство дохлого «ангела» не хватилось. Но оставалось еще одно, уже точно самое последнее.

– Место помнишь? – спросил он на всякий случай и не удивился, заметив, как Ольга мотает головой. Ничего странного, что она могла в таком состоянии увидеть и запомнить…

– Поезда рядом шли, – проговорила она. – Я их шум помню, очень близко, словно за стенкой. И вокзал рядом, слышно, как электрички объявляют. Илья, я честно больше ничего не помню. Я умру, да? У меня рука не слушается, врач сказал, что это на всю жизнь… Зачем ты меня вытащил, зачем спас?! Почему не дал мне там умереть! Мать сказала, что она меня после больницы в психушку отправит!..

Илье пришлось снова закрыть ей рот ладонью. У Ольги начиналась истерика – то ли так действовали лекарства, то ли нервы сдали окончательно и бесповоротно.

– Не тебе решать, – проговорил он на ухо жене. – Когда жить, когда умирать. Не время тебе еще, и мне пока тоже. Не верь никому и никого не слушай, поняла? Даже мать с отцом. Мне надо уходить, и это надолго, не знаю, насколько. Но я за тобой приду, только не делай больше глупостей. Ты мне живая нужна, а не имя и две даты на табличке.

Ольгины губы растянулись в улыбке, пальцы дрогнули, сжали руку мужа. Илья поцеловал жену, поднялся с кровати и подобрал с пола рюкзак.

– Про меня скажешь – да, был, да, приходил ночью. Я ему, то есть мне, все рассказала. Потом ушел, ты заснула. Ничего не скрывай, говори, как есть, поняла? Вот и умница.

Ольга отвернулась, Илья вышел из палаты. Закрыл до сих пор распахнутое окно, задержался у впавшего в «летаргический сон» охранника. Не двигается и, кажется, уже перестал дышать. «Еще одна душа за мной числится». Илья переступил через неподвижную тушу и шагнул в предбанник. Поправил богатырского размера халат, открыл дверь и оказался в бесконечном коридоре. И зашагал быстро, но без спешки на огонек, мерцавший далеко впереди. Это оказался пост дежурной медсестры, женщина спала за столом, положив голову на руки. Глянула мутным взглядом на человека в белом халате и снова отключилась.