Лиз изучала свою книжку.

– Выглядит очень официально, – сказала она.

– Это правило распоряжения деньгами, – произнес мистер Мэддокс. – Как получение водительских прав. Поскольку у вас нет отцов – а Тинсли Холлидей, каким бы хорошим он ни был, не может помогать в подобных делах, – я решил показать вам, как все это происходит. Добро пожаловать в мир реальности.

– Почему на моей чековой книжке ваше имя? – спросила Лиз.

– У нас соединенные счета, – ответил мистер Мэддокс. Он должен иметь возможность делать вклад непосредственно со своего вклада. Он и не думал, что мы все это знаем, потому что у нас никогда не было банковских счетов. – Таким способом я хочу помочь вам развиваться, становиться взрослыми, чтобы вы понимали, как работает система.

– Но я хочу получать деньги, – сказала я. Было так приятно трогать рваные купюры, которые прошли через сотни или даже через тысячи рук людей, изучать подписи и номера серий, сложные закорючки. – Если ваши деньги лежат в банке, то вы не можете смотреть на них и считать их, – возразила я. – Я люблю наличные.

– Наличные – то, что умные вкладчики называют «глупые деньги», – усмехнулся мистер Мэддокс. – Все равно что сидеть на своем кармане, они соблазняют тебя, и ты их теряешь. Они не работают на тебя. А нужно заставить деньги работать на тебя.

– Наверное. Но мне хочется иметь их наличными.

– Бин, ты будешь зарабатывать процент, – заметила Лиз.

– Кто-то все-таки прислушивается к моим советам, – сказал мистер Мэддокс. – И не просто процент, а процент на процент. Сложный процент, вот как это называется.

– А мне безразлично. Я просто хочу деньги.

– Твой выбор. Но это выбор неудачника. Типичный для Холлидеев.

Я не вошла в группу поддержки.

Две недели перед началом учебного года проходили репетиции, и я могла бы рассказать, как серьезно все девочки готовились к выступлению. Они надевали цвета Байлера – красное и белое, затягивали волосы, украшая их маленькими шариками в виде бульдогов, бульдоги являлись талисманом школы, у некоторых на щеках тоже были нарисованы бульдоги. Девочки делали шпагат, сальто и стояли на руках; черные девочки в одной группе, белые – в другой. Белые девочки с подозрением поглядывали на меня, новичка. Тренер почти не смотрела на меня, когда подходила моя очередь, словно уже знала, кого выберет.

Потом я просто сидела на трибуне и наблюдала за тренировкой. Над тремя девочками из группы нависла угроза исключения, это означало, что в команде окажутся три свободных места для девочек с фабричного холма и средней школы Нельсона.

Подошла очередь Рут, и я решила, что она привлечет всеобщее внимание. Она сняла свои очки «кошачий глаз», но это не отразилось на ее исполнении. Голос звучал громко, движения были безупречны, она была настолько гибкой, что, когда делала свой последний шпагат, все услышали шлепок, звук от прикосновения ее бедер к деревянному полу гимнастического зала. Невозможно, чтобы она не вошла в команду, подумала я. Затем настала очередь черных девочек. Шестеро из них были из университетской команды Нельсона, и они действительно знали свое дело. Двигались нахально, виляли бедрами и качали головами, будто танцевали. Интересно, поможет это им или навредит?

Результаты были вывешены через два дня, Рут должна была создать команду. Также и две черные девочки. Когда я приехала к Уайеттам поздравить Рут, она крепко обняла меня. Люди на холме, сказала мне тетя Эл, были на седьмом небе от счастья, оттого, что одна из них, в конце концов, победила и формирует команду для группы поддержки. Выборы лидеров команд также вызвали недовольство. Некоторые белые в Байлере считали, что достаточно только одного черного ведущего, а два – слишком много. В то же время учащиеся из Нельсона полагали, что у них должно быть по крайней мере три команды, поскольку они теперь составляли половину школы и предоставили новых игроков в футбольную команду. Между белыми и черными девочками даже завязалась драка, прямо перед дирекцией.

– Что же с ними будет в учебном году? – вздохнула тетя Эл.

Она размешивала в миске сыр с перцем для сандвичей, когда в дом вошел дядя Кларенс, с бутылкой в бумажном пакете. На губах расплылась широченная улыбка, он приплясывал на полусогнутых ногах. Дядя Кларенс поцеловал жену, детей, обнял меня, при этом что-то говорил тоном проповедника и спрашивал, как все поживают в день победы. Потом вспомнил о своей красавице дочери, порадовался, что фабричный холм наконец-то получил лидера в группе поддержки.

– Настало время праздника. Так давайте же праздновать. Хочу, чтобы звучала музыка. Эй, кто-нибудь, дайте мне мою гитару!

Джо вынес старинную гитару, почерневшую в некоторых местах от многолетнего прикосновения рук. Дядя Кларенс глотнул из бутылки, поднял гитару и начал так играть, как я никогда в жизни не слышала. Казалось, он не думал о том, что делает. Он дергал, щипал, перебирал струны, словно находился в трансе, музыка изливалась из него самого.

– Есть разумные пьяницы, а есть безумные пьяницы, – усмехнулась тетя Эл. – Когда мой Кларенс выпивает, им движет дух. Он у меня – танцующий пьяница.

Все Уайетты начали хлопать, кричать и пританцовывать, и я присоединилась к ним. Мы окружили дядю Кларенса, который играл так быстро, что его руки сливались в сплошное пятно. Затем он откинул голову назад и громко заплакал.

Беременность Дорис протекала нормально, и однажды в конце августа мистер Мэддокс сказал мне, что ей назначен прием у врача. Он хотел, чтобы Лиз осталась дома и отвечала на телефонные звонки, а мне нужно ехать с ними, присматривать за Рэнди и малышом, пока доктор будет принимать Дорис.

Мистер Мэддокс вернул жене ее одежду через несколько дней после того, как велел мне положить ее в машину. Велел, чтобы Дорис с малышом села на заднее сиденье, а я – на переднее, рядом с ним. Он завел машину и выехал на дорогу с такой скоростью, что взвизгнули шины. Мы только что прошли техосмотр, не опаздывали, но мистер Мэддокс сворачивал на поворотах так резко, что меня бросало на дверцу. Он проезжал по пешеходным зонам и постоянно ругал всех идиотов, оказавшихся у него на пути.

Вскоре мистер Мэддокс притормозил на стоянке около магазина.

– Пойду за водой и чипсами для всех, – объявил он. – Что вы хотите?

– Решай сам, милый, – ответила Дорис.

– Я хочу оранж-соду, – сказала я. – «Нихи», «Оранж» или «Фанту», это неважно. И «Читос». Не толстые, а хрустящие.

– Сидите на месте, – велел мистер Мэддокс и вышел из автомобиля.

Через две минуты он вернулся с коричневым бумажным пакетом в руках. Сел в машину и протянул мне колу и маленький картонный цилиндр.

– Что это? – спросила я.

– Чипсы и кола. – И он протянул Дорис то же самое.

– Это не то, что я просила, – произнесла я. – Я просила оранж-соду и «Читос».