Наш третий гид Мехмет, представитель поднявшейся с колен Турции Эрдогана, восхищался не резьбой по мрамору, а тем фактом, что Турция — главный в мире поставщик цемента. И еще тюльпанов. И яблок. Меламид тут же заметил не без иронической издевки, что яблоко — фрукт непростой: в древнегреческой мифологии — причина раздора на Олимпе, а в библейской — это дьявольский соблазн и причина изгнания из рая. Каждую невольную гримасу скептицизма гид Мехмет воспринимал как личное оскорбление. При этом вербовал нас эмоционально. Он пытался завоевывать наше доверие апелляцией к нашему этническому происхождению. На месте очередного древнеримского храма он указал нам руины средневековой синагоги и стал утверждать, что евреи — самый главный народ в мире. Почему? Потому что Америка контролирует весь остальной мир. А кто контролирует Америку? Евреи! И тут был выдан весь список параноидальных идей о дёнме: Шабтай Цви породил Якова Франка, Яков Франк породил Ротшильда; они заразили гоев идеями коммунизма; они были за кулисами французской революции и большевистского переворота в России; это они стоят за массовым убийством армян, свалив вину на турок; это они разрушили Османскую империю, создав движение младотурок во главе с их ставленником, тайным саббатианцем Кемалем — пашой Ататюрком. Все это повторялось в разных вариантах на каждом повороте, среди римских развалин храмов безупречных пропорций, где прекрасные амфитеатры уже не были защищены от палящего солнца мраморной колоннадой. Они были превращены в прекрасные руины новой религией патриотов вроде нашего гида Мехмета, воздвигших свои храмы, своих идолов, свои бензоколонки и высотки. Выясняется, что религии тоже недолговечны: боги тоже смертны.

Руины султанского дворца — своеобразный остров в огромном пересохшем водоеме на окраинах города Эдирне. Доносы стамбульских раввинов о развратном поведении и актах богохульства Шабтая Цви в крепости Абидос заставили султанскую администрацию начать расследование истинной природы его мессианских заявок. Он был перевезен под стражей в султанский дворец, где в сентябре 1666 года и состоялся суд над Шабтаем Цви в присутствии самого султана Мехмета IV. Мы решили отправиться в бывшую резиденцию султанов в Эдирне прямо из Стамбула, минуя развалины Абидоса.

Сюда, в бывший Адрианополь, не заглядывают туристы, хотя даже в путеводителях написано об уникальности этого города сотен мечетей и фонтанов. Добираться туда довольно просто — часа три на автобусе, но довольно муторно и занудно. Все автобусные линии на дальние расстояния поделены между разными автобусными компаниями. У каждой компании — свой представитель в Стамбуле, со своей конторой. Это бюро путешествий надо найти. Когда оказываешься в незнакомом месте без карты (электронных гидов с картами на мобильниках тогда еще не было), ты обращаешься за помощью к местному населению. И тут выясняется, что география местности, топография города — это не объективная реальность, увековеченная картографами в миниатюре, а некое индивидуальное видение мира — в глазах того, к кому ты обратился за справкой. Сами указания звучали в российском духе — с упоминанием булочной, забора напротив городской уборной, слева от памятника, мимо «Макдональдса», через бульвар к газетному киоску. Под проливным дождем мы потратили минут сорок, блуждая по гигантской площади Таксим в поисках географической точки, находившейся, как потом выяснилось, в четырех минутах ходьбы от нашего отеля. Трудно жить в безадресном городе, где ни одного указателя по-английски, но много лотков, переходов, проходов и перекрестков, где надо ориентироваться, как глухонемой, все считывая с пальцев и жестов. (Я не завидовал иностранцам без знания русского в России.)

Не буду подробно описывать базарную толкотню и неразбериху на автобусной станции (такое было и в Тель-Авиве). Центральная автобусная станция для междугородных маршрутов в пригороде Стамбула — это одна из тех топографических зон, где границы сдвигаются и ты возвращаешься к российским горизонтам советской эпохи: с вокзальной толкучкой; с детьми, ползущими между ног в зале ожидания; бабы, лузгающие семечки; дядьки с мешками и чемоданами, грязь в туалетах, очередь в билетную кассу. И бесконечные автоматы с шоколадками, кока-колой и чипсами в пестрых, как турецкие платки, пакетах. Вдоль тротуара были водружены штанги с номерами автобусов, но какой из них направлялся в нужном нам направлении, понять из надписей на турецком мы не смогли. (В уборной на автобусной станции я выучил еще одно турецкое слово «баян» — «женщина» и понял смысл русской пословицы, где задается вопрос, зачем нужен козе баян.) Оставалось повторять, как попугай: «Эдирне? Эдирне?» И нас усадили в автобус.

Автобус был, нужно сказать, высшего класса, с мини-телевизорами в сиденьях и с кондиционером. Во время трехчасового прогона мимо индустриального новостроечного ландшафта между Стамбулом и Эдирне в комфортабельной кондиционированной скуке автобуса я большую часть времени потратил не на треп с Меламидом о связях римских руин с мотивами мессианства, а на выяснение механизмов автобусного бытия — как отклоняется кресло, зачем круглое отверстие в полочке у подлокотника (оказалось: для твоего пластикового стакана), для чего такое мистическое количество кнопок на миниэкране — надо ли на них нажимать или только касаться пальцем? Как справиться в тесном автобусе с зонтиком, курткой и бутылкой минералки? И т. д., и т. п. Альтернативность материального мира я воспринимаю с такой же катастрофичностью, как и загроможденность разными препятствиями тротуаров Стамбула. Никто нас не предупреждал, надолго ли остановился автобус у придорожного кафе-стекляшки: есть ли время только сходить облегчиться или же можно заказать бутерброд с кофе? Мистическая страна Турция. Там даже кухарки говорят по-турецки. Но не все водители автобусов изъясняются по-английски.

Когда мы три часа спустя прибыли в Эдирне, выяснилось, что наш подробный путеводитель по бывшей имперской столице с описаниями всех достопримечательностей не указывал, однако, как добраться до этого самого дворца Эдирне-Сарая, где происходил многочасовой допрос Шабтая Цви. Ни единый человек не говорил по-английски. Нас спас родной русский язык. Наши метания заметил таксист на автобусной станции и, тут же разгадав наше происхождение, обратился к нам на некоем волапюке, составленном из русско-турецких слов. Он оказался из соседней с Турцией знакомой нам Аджарии; он переехал на постоянное место- жительство в Эдирне лет двадцать назад. Советские школьные годы оставили в его словарном запасе неизгладимый след, где путалась брежневская эпоха с османским капитализмом. И тем не менее он соединил наши невразумительные упоминания географических названий в членораздельный маршрут. И привез нас во дворец султана Мехмета IV.