Далее, кажется вероятным, что знать греческого общества стала менее сплоченной политически в этот период драматических перемен, раскалываясь все глубже по мере того, как ее члены все более жестоко конкурировали друг с другом за статус и богатство. Отсутствие единства между ними ослабляло эффективность их сопротивления растущей в рядах бедноты идее, что отказывать людям в политических правах несправедливо. С этой точки зрения, когда бедные притязали на участие во власти в гражданской общине, а знать и гоплиты не выступали против них единым фронтом, необходим был компромисс, чтобы предотвратить смуту в обществе.

В таком контексте есть смысл полагать, что беспрецедентную перемену в самой природе политики Древней Греции, как это показывают поэмы Гесиода, подогревала забота о справедливости и равенстве. Большинство людей было едино в том, что невозможно далее терпеть положение, когда кто-то другой указывает, что делать, не спрашивая согласия, если на некоем глубинном уровне все они равны или, по крайней мере, их вклад в дела общины не слишком различается, а потому все люди заслуживают равного голоса в управлении делами. Общинная тенденция к большему равноправию в политике, связанная на местном уровне с панэллинизмом, проявилась в возникновении Олимпийских игр и отказом от практики, показанной в одном из эпизодов «Илиады», когда Одиссей избивает Терсита за публичное поношение Агамемнона (о чем говорилось в главе 3).

Вне зависимости от того, как именно эти различные причины взаимодействовали друг с другом, характерной чертой политики развитых греческих городов-государств стало участие граждан-мужчин в выработке коллективных решений. Знать оставалась чрезвычайно влиятельной в политике даже после возникновения полисных структур, но беспрецедентный политический сдвиг, со временем приведший незнатных граждан к управлению полисом, является примечательной особенностью перемен в политической организации Греции архаической эпохи. Весь этот процесс был постепенным, так как полисы, безусловно, не возникали в окончательном виде в 750 г. до н. э. Триста лет спустя после этого, например, граждане Афин все еще проводили крупные изменения в структуре своих политических институтов, чтобы предоставить менее имущим гражданам более широкие права и уменьшить централизацию политической власти. Но важно помнить, что перемены произошли.

Как уже упоминалось, даже после возникновения городов-государств в архаическую эпоху для многих в Древней Греции свобода оставалась лишь ускользающей мечтой. Данные о существовании рабства в начале эпохи «темных веков» уже говорят о сложных отношениях зависимости между свободными и несвободными. В эпосе Гомера и Гесиода говорится о разных группах людей – dmōs, doulē и douleios; все это зависимые и в большей или меньшей степени несвободные люди. Некоторые упоминающиеся в поэмах зависимые люди более напоминают подчиненных домочадцев, а не одушевленную собственность. Они живут практически в тех же условиях, что и хозяева, у них свои семьи. Другие, взятые в плен на войне, низводились до подлинно рабского состояния, то есть находились полностью во власти хозяев, извлекавших выгоду из их труда. Эти рабы считались собственностью, движимым имуществом, а не людьми. Если поэмы отражают реалии «темных веков», то полное рабство все же не было главной формой зависимости в Греции того времени.

Появление гражданства как категории, определяющей принадлежность к особой группе людей, составляющей греческий город-государство, с неизбежностью высветило контраст между теми, кто был включен в число граждан, и теми, кто оказался вне этой группы. Свобода от контроля со стороны других была необходимым предварительным условием, чтобы стать политически полноправным гражданином, что в городах-государствах прежде всего значило быть свободнорожденным совершеннолетним мужчиной. Самым большим контрастом, возникшим после появления гражданства, был контраст между свободными (eleutheros) и несвободными, или рабами (doulos). В этом смысле распространение в архаическую эпоху четкой идеи личной свободы, реализуемой в рамках новой политической формы – города-государства, может, в свою очередь, парадоксальным образом вести к широкому распространению рабского труда. Рост экономической активности в этот период, возможно, также способствовал импорту рабов в ответ на возросшую потребность в рабочей силе. В любом случае рабство в том виде, как оно оформилось в архаическую эпоху, низвело большинство несвободных людей до положения полной зависимости; они стали собственностью своих владельцев. Как позже определил Аристотель, рабы были «одушевленной собственностью»[39]. Он заключил, что рабство – естественное состояние, так как есть люди, не обладающие достаточным рассудком, чтобы быть свободными, хотя и с некоторыми колебаниями согласился с возражениями против утверждения, будто некоторые люди по своей природе недостойны быть свободными.

Проблемой в теории Аристотеля о естественности рабства стали пленники, захваченные на войне: они были свободными, пока поражение в битве не лишило их этого статуса, и вовсе не слабость рассудка обратила их в одушевленные орудия. Тем не менее во всех греческих полисах считалось, что военнопленные могут быть проданы в рабство (если не будут выкуплены своими семьями). Относительно небольшое число рабов, по-видимому, рождалось и воспитывалось в хозяйствах тех, на кого они работали. Большинство рабов приобреталось на международном рынке. Работорговцы ввозили рабов в Грецию из населенных варварами земель на севере и востоке, где иностранные грабители и пираты захватывали негреков. Местные разбойники в тех местах нападали также на соседей и захватывали людей, чтобы продать их работорговцам. Затем работорговцы с прибылью продавали свой товар в Греции. Геродот сообщает, что некоторые фракийцы – народ, живший к северу от континентальной Греции, «продавали своих детей на чужбину»[40]. Это сообщение, вероятно, означает, что некая группа фракийцев продавала детей, захваченных у других групп фракийцев, которых считали чужаками. Греки воспринимали всех иностранцев, не говоривших по-гречески, как варваров (barbaroi) – людей, чья речь звучала для греков как бессмысленное бормотание – «бар-бар». Греки не считали всех варваров одинаковыми: те могли быть храбрыми или трусливыми, умными или недалекими, но не являлись, по греческим представлениям, достаточно воспитанными. Греки, подобно фракийцам и другим народам, у которых существовало рабовладение, легче обращали в рабство тех, кто казался им непохожим, чья этническая и культурная чуждость позволяла не обращать внимания на их человеческую сущность. Греки, однако, обращали в рабство и других греков. Особенно тех, кто потерпел поражение в войне, но эти греки-рабы не были членами того же города-государства, что и их хозяева. Богатые семьи давали рабам-грекам какое-то образование, чтобы те могли служить наставниками для детей, потому что в то время еще не существовало школ, содержащихся за общественный счет.

Рабовладение стало нормой в Греции только к 600 г. до н. э. В конечном счете стоимость раба упала настолько, что даже семьи со средним достатком могли позволить себе одного или двух. Тем не менее даже богатые греческие землевладельцы никогда не приобретали толпы рабов, сравнимые с теми, что поддерживали римскую систему водоснабжения во времена империи или работали на плантациях американского Юга перед Гражданской войной в США. Например, содержать в течение круглого года большое число рабов в Греции было экономически невыгодно, потому что сельское хозяйство там требовало обычно недолгих периодов интенсивного труда, перемежаемых длительными промежутками бездеятельности, когда рабов требовалось кормить, но нечем было занять.