И звонил по вечерам каждый день. О том, как идут его дела в райцентре Казацке, не рассказывал. Говорил о любви, погоде, здоровье.

Стали появляться и посты, посвященные Казацку, в его блоге.

А потом, в один прекрасный день, жених вдруг звонить перестал.

* * *

Капитан полиции Кирилл Косаткин

На обратном пути с места преступления мы заскочили в магазинчик, куда предположительно гражданин потерпевший Порфеев заруливал непосредственно перед роковым распитием – вместе с нашими проглядями они тогда закупали с собой вина и закуски.

– Кажется, здесь, – глубокомысленно проговорил терпила.

Я тормознул.

У обочины притулился домик с тремя окнами. В витринах мигала позабытая с лета реклама: ХОЛОДНОЕ СВЕЖЕЕ ПИВО – в осеннюю погоду совершенно не актуальная. Но «холодную водку» рекламировать по закону нельзя, а на «горячий чай» вряд ли кто польстится.

Мы зашли в магаз. Звякнул колокольчик. Толстая продавщица в овчинной душегрейке не обратила внимания ни на звонок, ни на нас. Она вперилась в старенький телевизор с длинными тонкими рогами, по которому шло что-то жгучее, то ли турецкое, то ли мексиканское. Казалось, что она сидит здесь, в одной и той же позе, все последние десятилетия: и хлебные спокойные нулевые; и бурные девяностые, полные надежд и планов; и полуголодные восьмидесятые, когда тут, верно, ничего, кроме баллонов с томатным соком да соды, не продавалось.

– Да, это было здесь, – уверенно кивнул Порфеев и шепнул мне: – Я продавщицу помню.

– Вы узнаете этого гражданина? – спросил я у женщины-сфинкса.

Тусклый короткий взгляд исподлобья:

– Первый раз вижу.

Или в самом деле забыла, или сработал инстинкт старой торгашки: ничего не знаю, ничего не помню, ничего никому не скажу.

– Я расследую преступление, совершенное в отношении этого гражданина. – Я продемонстрировал свои корочки. – Он заходил к вам вечером первого октября вместе с двумя девушками. Впоследствии они его ограбили. Узнаете подозреваемых? – Я достал из кармана и разложил на прилавке два субъективных портрета, «фоторобота».

Только тут гражданка-сфинкс проявила вовлеченность. Окружающая действительность (возможно, впервые в ее жизни) становилась хоть чем-то интереснее мексиканских (турецких?) страстей. Она рассмотрела оба рисунка. На самом деле это был важный момент. Первая оценка нашего с гражданином потерпевшим совместного творчества – похожи или нет? Перевела взгляд на Порфеева. Нехотя призналась:

– Были такие. С ним вот.

– Что покупали?

– Шампунь взяли, – с брезгливостью к столь низко падающим курортникам молвила дама, – ну, то есть шампанское. Много. Бутылок шесть. Коньяк. И еще бокалы. Очень их искали. Не хотели, видать, из горла пить. Брезговали. А что натворили?

– Говорю вам: совершили тяжкое преступление.

– Тяжкое? – протянула скептически. – Котенка утопили?

– Разбой. Покушение на убийство. Угон автотранспортного средства. Мало вам? Вы лучше скажите, видели вы этих девиц – не в день преступления, а раньше?

– Нет, никогда.

– Может, у них были какие-то приметы? Что-нибудь вам запомнилось?

– Типа, у одной не было левой руки, а у второй шрам на горле? – Тетенька оказалась явно не промах, любила и умела, как многие мои земляки-кубанцы, пошутить-побалагурить.

– Что-то вроде.

– Да проштандовки обе! – с чувством выговорила она. – А больше никаких примет.

– Проштандовки – вы имеете в виду проститутки?

– Не-ет, эти почище были, чем прости-господи. Не такие потасканные, как плечевые. Просто их, проштандовок, сразу видно, они из серии: «Щаз батерфляй на водной глади покажут вам четыре девы». Мужики на таких падкие. Особенно эти, которые седина в бороду, бес в ребро, – она пренебрежительно кивнула в сторону моего потерпевшего. Тот оскорбился и проворчал что-то вроде:

– Ага, я должен на старых кошелок вроде тебя клевать.

Этот ход оказался явной ошибкой. Мерное течение опроса свидетеля сменилось ее ветвистым и изобретательным монологом, в котором упоминалась мужская функция моего терпилы (весьма ослабевшая) и, дважды, его матушка.

– Гражданочка! – возвысил голос я. – Вы что, на пятнадцать суток захотели? За нецензурную брань в общественном месте? Могу и оскорбление сотрудника при исполнении припаять. До сорока тысяч штрафа и до года исправительных работ. Желаете? Будем оформлять?

Продавщица на глазах присмирела – стала ниже травы тише воды.

– А имеется ли у вас мнение, – задал я приготовленный до вспышки вопрос, – из какого региона нашей страны прибыли сюда данные гражданки?

– Нет у меня никакого мнения, – проворчала она. Контакт был утерян, опрос свидетеля заходил в тупик.

Я совершил еще одну попытку:

– Может, в их одежде или, я не знаю, маникюре вам что-то показалось необычным?

– Вы у него спрашивайте, у потерпевшего. Он вам все-е-о про них расскажет. И кто они, и откуда, и почему он свой вялый член пытался в них пристроить.

– Гражданочка! – предостерегающе произнес я.

– А что? – нагло ухмыльнулась она. – Член – довольно цензурное слово. Например, «член общества пожилых импотентов».

Краем глаза я видел лицо потерпевшего. Мне казалось, что он сейчас заедет продавщице по зубам – однако все-таки сдержался, только плюнул и выскочил из лавки, шарахнув дверью.

В машине я сказал ему:

– Ладно, все. Не нужны вы мне больше. Лезете только и все мне путаете.

– А что она обзывается? – по-детски попытался оправдаться мужик.

Я не стал дискутировать:

– Подброшу вас до поселка, так и быть. Дорогу в свой санаторий найдете. Только покажете мне то кафе «Дельфин», где вы с девицами в тот вечер повстречались. А то я его только на карте видел.

Я не мог предположить, но там меня ждала неожиданная удача.

* * *

Первое время, как уехал Артем, Настя не волновалась. Мужские дела – они такие, захватывающие. В смысле – захватывают сильный пол целиком, не до чувств-с. Но потом молодой человек перестал звонить и писать. Она выждала пару дней и принялась набирать его сама. Телефон абонента был или выключен, или трубку никто не снимал.

Девушка задумалась, что делать дальше. То ли он бросил ее (как Андрей Юлю), то ли с ним что-то случилось, и надо мчаться его спасать. Однако она сидела, терпела и чего-то ждала.

А потом однажды мобильник Темы вдруг взяла девушка.

Сказала Насте строгим голосом, будто за что-то ее отчитывая:

– Артем разговаривать с вами не будет, и я прошу вас больше сюда никогда, никогда не звонить!