Как только я открываю заднюю дверь, я слышу чей-то голос: кто-то поет. Я крадусь вверх по лестнице, не желая шуметь, боясь, что голос исчезнет. Это было бы трагедией, потому что я могла бы слушать этот голос — его голос — вечно.

Я останавливаюсь на верхней ступеньке. Тео прибил что-то вроде подложки под плитку. Я не знаю, можно ли мне на нее наступать, поэтому я сажусь на верхнюю ступеньку и слушаю его. Он стоит на четвереньках спиной ко мне, в нескольких футах от меня, наушники в его ушах, и он поет песню, которую я никогда раньше не слышала.

Меня зовут Скарлет Стоун, и моим первым концертом был концерт Рода Стюарта. В первом ряду, где пот капал с самого сексуального мужчины из ныне живущих, а рев толпы сотрясал стадион, я поклялась однажды выйти замуж за рок-звезду.

Это песня о любви, мрачная и… душераздирающая. Я не узнаю голос, он опутан эмоциями и завуалирован сексуальным блеском, что так не похоже на Теодора Рида, с которым я познакомилась. Чем дольше слушаю, тем больше мне кажется, что я вторгаюсь во что-то личное. Неужели он поет это для Кэтрин? Когда я поднимаюсь на ноги, чтобы уйти и дать ему возможность побыть одному, он прекращает петь. Я остановилась и вздрогнула, почувствовав на себе его взгляд еще до того, как повернулась.

— Привет, — говорит он. В этот момент я не чувствую никакой ненависти к себе, потому что его «привет» сказано дружелюбно, не Тео-ненавидит-тебя.

Это первое слово, которое мы сказали друг другу после моего срыва в ванной на следующее утро после того, как у нас был секс. Много секса. Я не знаю, что пугает меня больше — наше неконтролируемое физическое влечение или наша взаимная потребность не говорить об этом, вообще, как будто этого никогда не было, как будто это было… ничего.

— Привет. Извини. Я услышала голос и подошла посмотреть, что это, а потом… — Я пожимаю плечами, как будто меня застали за чем-то неправильным.

Тео стоит и вынимает один наушник, затем другой. Я приехала в Саванну, чтобы посмотреть, с чего все началось… с чего началась я. Но сейчас, клянусь Богом, я прилетела на другую сторону пруда только для того, чтобы увидеть Тео в грязной белой футболке и выцветших синих джинсах с дырками на коленях, с красной банданой, намотанной на голову, и самым уязвимым взглядом в его голубых глазах. В этот момент я даже не узнаю его.

— Ты в порядке. Ты только что вернулась?

Я киваю.

— Нолан пригласил меня на обед.

Он прислонился к дверной раме, ботинки скрещены в лодыжках.

— Свидание?

Я улыбаюсь. На моем лице это выглядит болезненно, а в сердце еще более невыносимо.

— Нет. Просто обед. Я, возможно, самый непривлекательный человек на острове Тайби.

— Потому что ты помолвлена?

Я покачала головой.

— Твой голос. Я начинаю думать, что твоя ложь — это правда. Если бы у меня… — Я прикусываю губу, морщась от своей вероятной участи —…было немного больше времени, может быть, я смогла стать фанаткой на твоем первом концерте.

Он делает длинный вдох.

— Может быть, мы сможем сыграть на твоей свадьбе.

Ауч. Это больно. Он хоть представляет, как мне сейчас больно?

— В реке Амазонке есть вид пресноводных дельфинов. Когда они возбуждаются, они становятся розовыми. Очень человечно с их стороны, не находишь? В любом случае, у них есть брачный ритуал. Самец бросает кусок коряги — он может это делать, потому что в отличие от других видов дельфинов, они могут поворачивать голову из стороны в сторону. Если самка поймает его, значит, они спарятся.

Тео ухмыляется.

— Это мне папа рассказал. Он питал мою ненасытную жажду знаний больше, чем кто-либо другой. Книги. Он дарил мне книги. Некоторые довольно редкие.

Я поднимаю глаза, как раз, когда Тео поднимает бровь.

— И он купил эти книги в каком-то маленьком книжном магазинчике, в котором случайно оказались спрятанные сокровища?

Я усмехаюсь.

— Что-то вроде того. — Ни один человек никогда не любил меня так, как мой отец. Если бы он знал о раке, он был бы здесь. Он бы украл тысячу жизней, чтобы спасти мою. — Я не… — Я качаю головой —…я не знаю, почему некоторые случайные вещи приходят мне в голову. Но я не могу их не сказать. Я была так очарована уникальным, сумасшедшим, неожиданным… Я полагаю, что все вокруг меня, несомненно, находят эту информацию такой же захватывающей, как и я. Мой отец был очарован. — Я нахмурила брови, уставившись на свои ноги. — По крайней мере, я так думаю.

— Дельфины…

Я поднимаю взгляд, когда Тео говорит.

— Дрифтвуд… спаривание… очаровательно. — Он потирает затылок, смотрит на меня, и его рот украшает мальчишеская ухмылка.

Кто этот человек? И где он был? И почему я чувствую, как его рука тянется к моей груди, пытаясь завладеть тем, чего у него нет?

— Акулы… — Он продолжает. — Акулы убивают в среднем десять человек в год по всему миру. Люди… мы ответственны за смерть более ста миллионов акул в год. Так что… по статистике, я не умру от челюстей акулы.

Я этого не знала. Я в равной степени опечалена болезненностью его заявления и рада, что у него есть свой собственный банк случайных фактов. В другой жизни Теодор Рид заставил бы мое сердце делать сальто. Часть моей души тяготела бы к нему. Однако в этой жизни я буду довольствоваться такими моментами, как этот, и красть столько «сейчас», сколько смогу. Конечно, вор в третьем поколении может это сделать. Могу ли я?

— У меня нет расстройства пищевого поведения. И никогда не было. Я люблю сыр и сливочные соусы, все жареное, пинты пива, вино такой давности, что пить его — преступление, и иногда затягиваюсь сигарой, потому что она напоминает мне о моем дедушке. Я одержима большими шоколадными кроликами на Пасху и сладостями на Хэллоуин. Я никогда не верила в Деда Мороза, но это не мешало мне притворяться, что верю, и мой папа пытался испечь печенье, чтобы положить его под елку. Это было самое ужасное, что я когда-либо пробовала.

Я вздыхаю.

— Но я приехала сюда, в Саванну, чтобы увидеть… — Я качаю головой и смаргиваю слезы —…чтобы посмотреть, смогу ли я сделать это лучше. Чтобы понять, изменит ли это мою жизнь к лучшему. В этой жизни.

Тео напрягает брови. Я могу только представить, что он думает о моем сопливом