— Эй, ты, сбегай-ка на кухню за горшком.

— Это зачем еще? — спросил Василий, жестом останавливая стражника.

— Как зачем? Смотри, заросли, аки лешаки. А мы сейчас им горшок на голову наденем и сострижем все, что оттуда вытарчивает. Лепые будут да красные.[26]

— Хватит ужо, остынь, — оборвал его Василий. — К шаху пора, его ждать заставлять негоже.

Купцы, которым эти дела тоже поднадоели, согласно закивали головами. Разряженный в пух и прах Василий влез на коня и, тронув коленями его бока, поехал из растворившихся ворот. За ним, как утята малые, потянулись тверичи, а следом пристроились двое посольских, запахнув плотнее нагольные кафтаны.

Пройдя саженей тридцать, они достигли ворот шахского дворца. Предупрежденные заранее привратники распахнули створки. Караван чинно проследовал в ханский двор. Купцы старались вести себя сдержанно и головами не крутить, рты на бродивших вокруг павлинов не разевать. Но величие и богатство шахского двора изумляло. Ровно подстриженные кусты, увитые розами беседки, мраморные фонтаны, золотые статуи, мозаика бассейнов, в которых плескались диковинные рыбы.

— Богато живут, — пробормотал Хитрован. — Золотища-то сколько!

— Ты в палаты кремлевские бы сходил, что в Кремле московском, там этого золотища в разы поболе, — назидательно ответил ему Андрей.

— Тише вы, православные, — вполголоса урезонил их Афанасий. — Не на базаре.

Притихшие, вошли они в шахский дворец под бдительным оком стражей с обнаженными саблями. Похожий на песочные часы распорядитель провел их в узкую боковую дверь и растворился в царившем под сводами полумраке.

Купцы оказались в небольшой комнате. Вдоль стен на лавках устроились визири, чуть поодаль стояли воины, держа наготове опасно поблескивающие в темноте кинжалы.

А в дальнем конце возвышался трон с резной спинкой. На троне, чуть развалясь, сидел шах. Длинными тонкими пальцами он перебирал сушеные финики на золотом подносе, но в рот их не клал.

Купцы оглянулись, ища глазами посла Василия, но поняли, что тот незаметно отстал. Значит, надеяться придется лишь на самих себя. Афанасий, тряхнув расчесанными кудрями, вышел вперед.

— Здрав будь, шах Ширванский, — поклонился он в пояс. Никто, кроме Михаила, его слов не понял, но поклон повторили все. — Хотим просить у тебя…

— Почему не по титулу обращаешься? — прервал его шах.

— Прости, не знаю я титула твоего, из далеких мы земель…

— С просьбой пришел к владыке и даже титул его не узнал? — В голосе шаха послышались одновременно и насмешка, и угроза.

— Не было…

— Понял я, понял, — отмахнулся шах от оправданий, как от назойливой мухи. — Короче.

Афанасий смешался. Ему хотелось послать куда подальше спесивого шаха, что так неласково встречает путников, да еще и без всяких причин, но это означало бы подписать смертный приговор, причем не только себе, но и своим спутникам. Михаил, почувствовав его напряжение, подошел и встал с другом плечом к плечу.

— Пришли мы к тебе, шах, просить о милосердии, — с трудом подбирая слова, продолжил Афанасий.

— О милосердии? — Шах покачал головой. — Что же у вас случилось? Неужели заболел кто?

— Нет, все здоровы, слава богу, другая беда у нас. Неподалеку от Хаджи-Тархана подданные твои, что в кайтакских землях живут, корабль наш порушили и товар забрали. Коль в твоих землях разбой произошел, то кажется нам справедливым, если прикажешь товар вернуть да деньгу отдать за корабль потопленный. За постой денег просить не будем. Потом Василию спасибо скажем.

Шах вскочил на ноги, сел обратно. Лицо у него пошло красными пятнами, рот перекосился, а руки скрючились, как когти хищной птицы. Купцы в испуге отпрянули, визири вжались в стены.

Наконец шах взял себя в руки и смог говорить.

— Если никто не заболел и не умер, то беда поправимая, — процедил он сквозь зубы. — Но не я буду ее поправлять. То даже не моя земля была, к тамошнему хану вам нужно идти.

— Но ведь то кайтаки были.

— А на них написано было, что они кайтаки? — Шах успокоился, на тонких его губах вновь заиграла улыбка. — Совсем вы от горя обезумели.

Купцы понурились, им и без толмача стало ясно: правды они тут не доищутся.

— Шах, может, хоть денег на обратную дорогу дашь, а то мы, пока шли, поиздержались, — сказал Михаил.

— Я вас сюда не звал, сами пришли — сами и уходите. — Шах кинул в рот сладкий финик и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Купцы взроптали. Стражники с обнаженными саблями придвинулись ближе.

На деньги, данные в долг Василием и заработанные мелкой торговлишкой в Дербенте, купцы приобрели маленький бот с носовым и кормовым настилами, загрузили его едой и водой так, что он осел в воду по самые борта, и собрались в обратный путь.

Прощались на причале. Михаил сдержанно пожал отплывающим руки, Афанасий с каждым обнялся крепко, по православному обычаю перекрестил на дорогу. С тем и отплыли.

Друзья еще некоторое время постояли на причале, глядя, как растворяется в белесой дымке Дербентского моря парус, обернулись и пошли в город.

— Не жалеешь, что остался? — спросил Михаил.

— Да чего жалеть-то? — шмыгнул носом расчувствовавшийся Афанасий. — Домой заявляться в долгах как в шелках? Уж лучше тут попробовать деньгу заработать, а потом уж и возвращаться. А ты?

— И я не жалею. Что меня там ждет? Слякоть, холод да суд княжеский? А тут, вон, теплынь, красота. Да и с князем Тверским встречаться как-то не хочется.

— Это да. А чего делать будем? К Василию, может, зайдем?

— Не стоит пугать старика. Он, когда прощался, умолял убираться отсюда елико можно быстрее, чтоб не передумал сиятельный Фаррух. А то скор он, говорят, на расправу, — покачал головой Михаил.

— А кто из правителей не скор? Все одним миром мазаны, — сказал Афанасий. — Так чего делать-то будем? Может, торговлишку какую обратно затеем?

— Чтоб торговать начать, товар нужен. Или хотя бы деньги, чтоб его купить. А у нас ни того ни другого.

— Да, все купцам отплывшим отдали. Может, подработать? Пойти разгружать чего? Али строить?

— Да ты посмотри. — Михаил кивнул на нищих, сидевших на корточках у небольшого костерка и жаривших на веточке недавно пойманную крысу. — Была б работа, они б сами ее работали.

— Фу, гадость. — Афанасий посмотрел на дохлого грызуна и поморщился. — Хоть бы шкурку сняли.

— Вот и я о том же, — кивнул Михаил. — Но я вот что мыслю… — Он замолчал, собираясь с мыслями.