Безусловно, шестидесятые на самом деле начались в пятидесятые. Всё началось с движения битников, которое принесло с собой новую музыку, сомнения в оптимальности существующей общественной системы, серьезный интерес к экспериментам с наркотиками и сексом и в целом тенденцию противостояния общепринятому. К середине 1950-х годов старые романтические понятия XIX века о том, чтобы отделиться от развращающего влияния крупного общества, снова стали выглядеть привлекательно. Поэты, вроде Аллена Гинзберга (продолжатель дела Уолта Уитмена), и писатели, к примеру Джек Керуак (он называл себя «городским Торо»), взялись заново отыскать способ жить в Америке, не погрязая в бесконечном цикле «работа – производство – потребление; работа – производство – потребление…» (Керуак).

Битники часто вызывают ассоциации с городской жизнью, особенно с Сан-Франциско. Но поэты-битники придерживались классических идей XIX века, идей Тедди Рузвельта, и отвергали влияние города, делавшего из людей слабаков, и стремились к более тяжелым испытаниям, чтобы стать настоящими мужчинами. В начале 1960-х поэт Лью Уэлч бросил престижную работу редактора в Чикаго и стал отшельником, поселившись у подножия гор Сьерра. Джек Керуак в юности работал в Национальном лесничестве, сидя на пожарной вышке в горах Каскейд. (Он также служил на торговом судне и был кондуктором на Южно-Тихоокеанской железной дороге.) Аллен Гинзберг и поэт Гари Снайдер в 1940-х и 1950-х, соответственно, были матросами. («Мне пришлось поработать в самых разных сферах, – говорил Снайдер. – Горжусь тем, что девять месяцев отслужил на танкере в открытом океане, и никто даже не догадался, что я учился в колледже».)

Битники разочаровались в отупляющих потребительских ценностях современной Америки и считали дикую природу и физический труд хорошим способом «разогнать кровь», как говорил Керуак. За спасением снова отправились на фронтир. К середине 1960-х годов эти идеи всё больше распространялись среди американской молодежи. Одни только романы Керуака вдохновили бесчисленное количество юношей отправиться в путешествие по стране навстречу судьбе, но и «Уолден» – давно забытое произведение, восхваляющее природу и нонконформизм, – в то время был открыт заново, равно как и эссе великого натуралиста XIX века Джона Мьюира. Назревала контркультурная революция, и на волне движения сопротивления, как свойственно, родились новые утопии.

С 1965-го по 1975-й десятки тысяч молодых американцев опробовали на себе жизнь в экспериментальных идеалистических коммунах. Жизнь в этих коммунах выглядела красочной и экзотичной, в отличие от утопических общин XIX века. Большинство коммун быстро потерпели крах – порой до абсурда быстро, – хотя идеалистическим представлениям их основателей трудно не симпатизировать.

Среди таких коммун был знаменитый Дроп-Сити в Колорадо, детище безумных художников-хиппи, которым нравилось жить бедно. Они строили дома из бутылочных пробок и брезента (я не шучу), и их недолговечная утопия проходила на фоне «разнообразной барабанной музыки, колокольчиков, звона, бренчания и мантр». Основатели Дроп-Сити до такой степени презирали какие бы то ни было правила и суждения, что принимали в свою общину всех и вся. Поэтому в конце концов коммуна превратилась в притон наркоманов и жутких байкерских шаек. Та же судьба постигла добряков калифорнийцев из Горда-Маунтин, которые основали открытую общину в 1962 году, понадеявшись, что их приветственная политика привлечет множество художников и мечтателей. Вместо этого в 1968-м коммуну пришлось закрыть, так как ее оккупировали наркоманы, беспризорники, беглые арестанты и уголовники.

Великий ЛСД-гуру Кен Кизи и его последователи, которые называли себя «веселыми шутниками», устроили неформальную мини-утопию в доме Кизи в Калифорнии (в конце концов Кизи надоела эта община, которую он прозвал «коммунальным заблуждением», и в 1969-м он посадил всю толпу на автобус до Вудстока, строго-настрого приказав никогда не возвращаться). Психоделическая утопия Тимоти Лири была более сложно организована. Она располагалась на зеленой территории, некогда принадлежавшей семье Эндрю Меллона,[39]в Милбруке, штат Нью-Йорк. Эксперимент Лири описывали как «школу, коммуну, домашнюю вечеринку невообразимого масштаба», и хотя в Милбрук приезжали даже серьезные ученые, чтобы поговорить о культуре и поэзии, в 1965 году мечте пришел конец, потому что никто не хотел выполнять домашние обязанности.

Другие коммуны 1960-х отличало схожее отсутствие внутренней структуры. Основатели ранчо «Черный медведь», поначалу организованного вообще без всяких установок, в конце концов сдались и придумали два строжайших правила: 1) не сидеть на кухонных столах; 2) не вертеть без дела ручку маслобойки, потому что, как вспоминает один старый хиппи, «всех ужасно бесило, когда кто-нибудь садился на кухонный стол и начинал вертеть ручку маслобойки». Не считая этих двух исключений, на ранчо «Черный медведь» можно было заниматься чем угодно.

Управлять этими утопическими коммунами было не так уж просто. Их основатели были всего лишь детьми, не больше того. Это были белые дети, выходцы из среднего класса, закончившие колледж и не имевшие никаких практических навыков работы на ферме. Коммуны сворачивались по всей Америке: изнутри их подтачивали наркомания, дезорганизация, апатия, ненависть, банкротство; снаружи атаковали традиционные американские ценности и законы. К примеру, у хозяев ранчо «Утренняя звезда» были постоянные проблемы с местным шерифом, который в 1967 году арестовал лидера коммуны Лу Готлиба за «управление организованным поселением с нарушениями санитарных норм штата». Готлиб, который был не только утопистом-идеалистом, но и редкостным хитрецом, отшутился по поводу своего ареста: «Если полиции удастся найти хоть одно доказательство того, что это поселение организованное, хотел бы я на него взглянуть».

Да, господа полицейские, в большинстве утопических сообществ 1960-х было трудно найти даже малейший признак организации. Теперь, оглядываясь на те времена, легко говорить, что эти коммуны были не более чем спонтанным побочным эффектом неконтролируемого молодежного движения, в действительности искавшего лишь новые, неизбитые способы избежать взрослых обязательств. Хотя при ближайшем рассмотрении оказывается, что не каждая коммуна 1960-х представляла собой сумасбродный балаган. Некоторые были основаны на серьезных религиозных принципах, другие преследовали важные политические цели, а участники третьих осознанно и упорно пытались вести добродетельный и простой образ жизни. А нескольким коммунам хиппи даже хватило организационных навыков, чтобы обеспечить долгосрочное выживание.

Община из Теннесси с простым названием «Ферма» существует на основе принципов коммунального хозяйства аж с 1971 года, после того как в ее первоначальный анархический режим внесли кое-какие базовые изменения. С годами в коммуне установились более традиционные правила и ограничения, а реалистичные представления о соблюдении индивидуальных прав в большом коллективе коммунальной утопии позволили ее членам сохранить рассудок и не допустить возникновения взаимной ненависти и обид. Как и всем прожившим более года экспериментальным коммунам, «Ферме» пришлось променять свой ранний романтизм на прагматичные организационные принципы. И всё же долгосрочные и успешные общественные проекты «Фермы» (программы экологического образования и юридическая фирма, предоставляющая бесплатные услуги) отражают идеалистические представления ее основателей.