Готы вели их узкой тропинкой. Герцога Теодора четверо лесных воинов, таких же пленников шампанских рыцарей, как и он сам, несли на простейших носилках, наскоро изготовленных из копийных древков и куска полотнища от палатки. Остальные люди пленного герцога почти бесшумно, мягко ступая и не разговаривая, шли перед носилками своего повелителя. Здесь, в этом лесу, они были у себя дома и двигались быстро и очень уверенно.

Шампанские рыцари и их оруженосцы, напротив, тащились за носилками герцога неуклюже, вытянувшись в длинную цепь, нервно озираясь по сторонам и цепляясь ногами за древесные корни, и, если не обращать внимания на их вооружение, можно было бы подумать, что пленники здесь как раз они. Кони тоже вели себя странно: они прижимали уши, то и дело останавливались и даже упирались, словно что-то пугало их в этом лесу.

Чтобы выказать лесным жителям свое миролюбие, шампанцы сняли шлемы, повесили щиты на лошадей и старались не хвататься за мечи при малейшем признаке движения в глубине леса. Сейчас все зависело только от пленного герцога. В любой момент он мог подать какой-нибудь условный сигнал, и на них бы накинулись со всех сторон и, скорее всего, перебили бы очень быстро, потому что в этой густой чаще не было места даже для хорошего размаха мечом. Но герцог тихо сидел в своих носилках и только время от времени покряхтывал, мучаясь болью в сломанной ноге.

Убитого пикой в грудь оруженосца пришлось похоронить на той самой поляне возле болота, где рука кого-то из лесных людей сразила его. Остальных раненых несли на носилках по очереди. Брат Адамус хорошо поспал и теперь шел вместе со всеми, опираясь на свой посох. Но вид его все же внушал опасения де Пейну: седой монах был бледен, и взгляд его блуждал где-то далеко, словно бы он и не шел по лесной тропинке, а парил по небу.

– С вами все в порядке? – спросил рыцарь.

– Не мешайте мне, Гуго. Я молюсь и пытаюсь мысленно разливать вокруг нас умиротворяющее масло. Опасность еще не миновала, и смерть может выйти из чащи в любой момент, – тихо произнес брат Адамус.

Несколько раз они проходили сквозь распахнутые деревянные ворота каких-то укреплений с частоколами, рвами и башнями, расположенными прямо в лесной чащобе, но их никто не окликал. Казалось, что все сооружения покинуты, но впечатление было обманчивым: просто, предупрежденные, посланными вперед, гонцами герцога, жители леса, подчиняясь приказу правителя, открыли ворота и, затаившись, молча наблюдали проход вооруженных чужаков по своей территории. Подданные графа Шампанского торопились, желая скорее пересечь мрачный лес. Без единой остановки двигался отряд почти до самого вечера. Узкая тропинка, постепенно расширяясь, превратилась в довольно широкую дорогу.

День совсем угасал, и тени деревьев поглощали отсветы закатного солнце, когда внезапно они вышли из лесу к обширному поселению, в центре которого стоял настоящий каменный замок с высокими башнями, со рвом и с подъемным мостом. Чуть в стороне от замка, на берегу лесной речки, располагался центр городка, состоящий из пары десятков крупных деревянных построек, среди которых выделялось своей высотой здание церкви, увенчанное крестом.

Перед самим замком расположилось лагерем довольно большое войско. В этом войске насчитывалось никак не менее нескольких сотен пеших ратников и десятка три всадников выделялись среди них. Шампанские рыцари устали от долгого дневного марша через лес, нервы у всех были уже на пределе, вид вооруженных людей и грозной твердыни впереди на дороге подействовал на них, как красная тряпка обычно действует на быка. Первым сорвался Эндрю де Бов. Он остановился и завопил:

– Впереди ловушка! Нас завели в ловушку!

Другие рыцари подхватили его вопль:

– Нас предали! К оружию! – закричали они, выхватывая клинки из ножен. Командир отряда жестом удержал их воинственный порыв.

– Куда вы завели нас? – спросил на латыни Гуго де Пейн герцога Теодора, по-прежнему лежащего на носилках. Позади носилок Джеральд держал стрелу на тетиве своего лука.

– Я хочу принять вас как почетных гостей в моем замке, – провозгласил герцог.

– Думаю, это будет лишним, монсеньор, – проговорил де Пейн.

– Но, мессир, вашим людям ведь нужно поесть! Да и отдохнуть не помешает. К тому же, скоро станет темно, а в темноте через наш лес опасно ходить. Можно случайно угодить в капкан или же в волчью яму, – произнес герцог. Гуго внимательно посмотрел на властителя Черного леса и сказал:

– В замок мы не пойдем. Прикажите никому не подходить к нам ближе, чем на пятьдесят шагов. Мы встанем лагерем на окраине этого поселения.

– А что будет, если я не подчинюсь, – спросил герцог Теодор.

– Тогда вы умрете, – решительно проговорил Гуго и кивнул в сторону Джеральда. И другие слышавшие это рыцари, обнажив свои мечи, придвинулись ближе к главному пленнику.

– Но и вы все умрете тогда, – тихо произнес герцог.

– Да, – кивнул де Пейн. Он холодно посмотрел на лесного правителя, затем добавил:

– Мы тоже, без сомнения, умрем здесь все, но мы погибнем с честью в неравном бою, а в вашей смерти чести не будет.

И пленный герцог подчинился. Приподнявшись на носилках, он прокричал своим людям какие-то распоряжения на своем родном языке, а затем, заверив командира шампанцев, что ни один из ратников не приблизится к ним ближе, чем на пятьдесят шагов, указал де Пейну на одинокое строение, стоящее на открытом пространстве над берегом небольшой лесной речки, перегороженной плотиной. Это оказалась местная мельница с водяным колесом, отгороженная от городка полосой огородов, как раз шагов в пятьдесят.

С опаской шампанский отряд двинулся вдоль окраины городка в сторону мельничной башни. Рыцари и их лошади продвигались осторожно, настороженно озираясь вокруг. Жители поселения, действительно, как и обещал герцог, не пытались приблизиться к ним. Они просто смотрели. Толпы людей собрались вдоль полосы огородов, отделяющей городок от речки и леса, множество глаз наблюдали за непрошенными гостями с крыш и из окон домов, со стен и башен замка. Когда караван из Шампани уже въехал во двор мельницы, огороженный невысокой изгородью, со стороны церкви к ним двинулась процессия.

Сначала Гуго увидел, как расступается толпа перед высоко поднятой хоругвью с изображением Спасителя, затем рассмотрел десятка полтора монахов, несущих иконы, наконец, взгляд его упал на троих седобородых старцев, одетых в парчу, с высокими тиарами[28]на головах. Один из них, высокий костлявый старик с горящим взором истого фанатика своей веры, идущий впереди, держал в руке епископский посох. Когда процессия приблизилась на пятьдесят шагов, старец поднял свой посох, призывая слушателей к вниманию, и неожиданно громко заговорил на латыни, обращаясь к прибывшим: