Так что — чистим авгиевы конюшни, по мере того, как руки доходят. И ведь даже «Ленинградское дело» здесь могло проскочить мимо внимания — если бы не замашки устроителей ярмарки, организовавших для приехавших «своих» гулянки с купеческим размахом (вошедшие в протоколы как «перерасход командировочных средств»). И превысило количество сигналов критическую массу, и завертелось колесо правосудия — попутно, под каток попали и ленинградские бандиты с прочей шпаной (народ говорит, по улицам стало спокойно ходить в любое время суток), и культура с идеологией (а вот здесь, еще предстояло разобраться и всерьез).

Здесь не было в сорок шестом закрытия журналов «Звезда» и «Ленинград». Хотя повозиться нам с ними пришлось — были сигналы, что убыточно держать два журнала, где достаточно одного — и вообще, отдельные личности вроде Зощенко в них пропагандируют пошлость и мещанство. И ведь правильно товарищ Сталин заметил про этого писателя, что «Вся война прошла, все народы обливались кровью, а он ни одной строки не дал. Пишет он чепуху какую-то, прямо издевательство. Война в разгаре, а у него ни одного слова ни за, ни против, а пишет всякие небылицы, чепуху, ничего не дающую ни уму, ни сердцу»[13]. С биографией товарища Зощенко ознакомившись, считаю весьма вероятным, что он банально, меланхолией с неврастенией страдал, и пытался разобраться — но зачем же на читателей это вываливать, да еще в военное время? Излияния страдающей и мятущейся души[14] выглядят, уж простите, как показ содержимого ночного горшка, врачу для диагноза полезно, а публике зачем? Сидел в Алма-Ате, в эвакуации, избавленный от фронта — ясно, что не каждому дано, «с лейкой и с блокнотом», по фронтовым дорогам, но ты хоть пиши такое, чтобы боевой дух народа повышало, а не какой-то фрейдистский бред, совершенно не к месту! Хотя иные из товарищей писателей, жирующих в эвакуации, когда Ленинград умирал от голода — не только ни строчки не написали за нашу Победу, но еще и говорили «нужно ждать наших уступок в угоду нашим хозяевам (англо-американцам), наша судьба в их руках. Я рад, что начинается новая разумная эпоха. Они нас научат культуре…», или еще хлеще, «всей душой желаю гибели Гитлера и крушения его бредовых идей. С падением нацистской деспотии мир демократии встанет лицом к лицу с советской деспотией. Будем ждать»[15].

Но в истории здесь, Сталин не стал рубить сплеча, а поручил Пономаренко разобраться. Чем мы и занимаемся. Ведь не обязательно быть на передовой, чтобы помочь фронту, даже если у тебя в руках не автомат, а всего лишь перо — прочтите «Блокадные дневники» Лукницкого (здесь, Сталинская премия — наверное, удивился Павел Николаевич, скорости ее присуждения, сразу после публикации — не зная, что товарищ Сталин прочел его книгу прежде, чем она была написана, в этой ветви истории!). И это при том, что раньше Лукницкий входил в тот же «ахматовский» круг, был первым биографом Николая Гумилева. А Фадеев, написавший «Молодую Гвардию», уже экранизованную?! Разве это много — требовать, чтобы писатель творил на пользу своей стране, своему народу, конкретному историческому моменту, а не ради «всемирной культуры»?

Хотя я слышала еще в университете, что из русских классиков лишь Гоголь всерьез был озабочен, какие мысли вызовет у читателей его произведение, нравственные или нет? Достоевский, Некрасов, Тургенев, Толстой — этого вопроса себе даже не задавали.

И вот, «ленинградское дело». Когда попутно подмели, как оказалось, не только воров, но идеологически неудобных. Какие имена в списке — вот ей-богу, была бы на месте потомков, разрыдалась бы от умиления! Если бы не знала их реальных поступков и утверждений. Например, эта вот тварь, дочь известнейшего советского писателя, который ненавидел советскую власть тайно (это его слова приведены выше!), сама ненавидела её явно (естественно, в те времена, когда за это уже перестали расстреливать). И большую часть жизни посвятившая рассказам о том, какая эта власть ужасная и как страдала от неё творческая интеллигенция. Известнейшая в той истории диссидентка, лауреат международных премий «за гражданское мужество», приятельница Елены Боннэр, защищала Солженицына, Синявского, Даниэля. Вполне могла бы быть на месте Веры Пирожковой[16], подрабатывающей в немецкой комендатуре исполнением смертных приговоров — если бы попала на временно оккупированную территорию, а не пересидела в Ташкенте.

А ее родной брат, сын того же Великого Писателя, всю войну пройдет дорогами военного корреспондента — Таллиннский переход Балтфлота, вся Блокада. Напишет отличный роман о летчиках-балтийцах (еще не вышел, но в издании «из будущего» Сталину и Пономаренко понравился, наложена резолюция, создать все условия, издать без задержки, экранизовать).

И какого…. тут делает лицо из Особого Списка?? Товарищи из ленинградского НКГБ, вы что, белены объелись? Вам циркуляр известен, что любые следственные действия против указанных лиц, исключительно с санкции нас, «инквизиции»? Ну что вы тут мне суете — протокол, что он что-то где-то, даже не сказал, а промолчал? Ах, на родную мать не донес? Немедленно освободить — и принести извинения, я проверю! И обеспечить, чтобы по месту работы у указанного лица не было никаких проблем, из-за вашей дури!

Так как прямой связи данных лиц с основными фигурантами не вижу, приказываю выделить их дело в отдельное производство и передать в наше ведомство. И не надо держать их под арестом. Не те люди, чтобы сбежать или скрываться. Достаточно подписки о невыезде.

Юмор в том, что сведения о советских диссидентах мы взяли из компьютера одного типуса, прикомандированного к экипажу «Воронежа», это сейчас он один из создателей нашего минно-торпедного оружия, кавалер и лауреат — а тогда был активным «болотным белоленточником» (дурацкий символ!). И к тому, что он встал на путь истинный, я персонально руку приложила, обеспечив ему знакомство с Наташей, одной из своих «стервочек» — та самая, что в деле с фашистской шпионкой Пирожковой отличилась. Дело добровольное (с ее стороны), ну и вышел, совет да любовь, не одним же «Боннэр» наших советских людей с правильного пути сбивать, можно и наоборот?

А вот теперь мне дело предстоит, потруднее, чем в Союзе Писателей, когда я Ивана Антоновича Ефремова от нападок творческой своры защищала! Только предстоит небольшой спектакль организовать. Хорошо, что я в платье (вот ненавижу мундир!). И с объектом знакома, еще с севера — но там он видел и знал меня, как жену контр-адмирала Лазарева, командира «моржихи», работающую в штабе «бригады строящихся кораблей».

Что, ушел уже? Тогда — машину мне, немедленно! Подбросьте меня и товарища Смоленцеву до угла Белинского. Люся, за мной — я тебе в машине все объясню!

И если эти сволочи человеку по его умной голове настучали, которой он еще свои открытия сделает, про этногенез и биосферу… Репрессирую виновных — влепят им отметку в личном деле, с далеко идущими последствиями. И карьере кислород будет намертво перекрыт, и при первой оплошности полетят далеко и надолго.