– Кажется, будто он весь состоит из ног и рук. А нос! Непонятно, как на лице уместилось что-то еще... А уши...

– Эти уши слышат все, что вы говорите, ваша милость, – с неожиданной для его возраста смелостью заявил Джордж Итан Уоррен с дальнего конца стола. – Каждое слово!

– Правда? Прошу прощения, мастер Уоррен. Вы так шумно жевали – я и представить себе не мог, что вы расслышите что-то, кроме собственного чавканья.

Джордж, который как раз в этот момент допивал молоко, прыснул со смеху. Стол перед ним мгновенно покрылся множеством белых капелек.

Шаттлфилд побледнел, младший лакей бросился вытирать Джорджа и стол. Мальчик встретился глазами с герцогом. Единственный глаз герцога весело щурился, и когда он произнес: «Какой милый фонтанчик», – мальчик расхохотался.

– Джек, раз вы все равно идете в кухню, принесите мастеру Уоррену еще стакан молока, – велел Бериник. – Думаю, он пригодится, поскольку наш гость еще не пробовал пирога с яблоками.

– Да, ваша милость. – И лакей исчез.

– Похоже, вы неспроста потчуете гостей этими пирожками, ваша милость, – сказал мальчик. – Они отравлены?

– Мастер Уоррен! – Глаза Шаттлфилда за стеклами очков едва не вылезли из орбит.

– Значит, ты отважный эльф, да? – с любопытством спросил Бериник.

– Я не эльф! – запротестовал мальчик. – Я просто болезненный и поэтому плохо расту.

– Глупости! Молодой человек, который съел три яйца, две порции бекона, тост с джемом и теперь смотрит на пирожки с яблоками, не может называться болезненным, – заявил герцог.

В этот момент лакей поставил перед мальчиком третий стакан молока и тарелочку с двумя пирожками. Мальчик уставился на них с видом крайнего недоверия. Потом все же рискнул надкусить один. Потом откусил побольше.

– Похоже, с ними все в порядке, мистер Шаттлфилд, – счастливо объявил Джордж и занялся пирожком вплотную.

– Он и правда болезненный мальчик, – прошептал адвокат. – Его отец написал вам, что следует предпринять в случае, если ему станет плохо. Письмо у меня с собой.

– Так давайте его сюда. Не пойму, что нашло на Уоррена, когда он решил сделать меня опекуном своего сына. Мы даже не были близкими друзьями.

– Папа выбрал вас, потому что вы богатый, благородный, умный, храбрый и на вас можно положиться в любой ситуации, – объявил Джордж. – Он сказал, что вы именно тот человек, которому он сможет доверить меня, если умрет, как мама. А потом он умер, – едва слышно добавил мальчик. – Как мама.

– Я знаю, Джордж. – Голос Бериника звучал ровно, теперь в нем не было и тени насмешки. – Я огорчился, узнав о его смерти. Конечно, когда мы были школьниками, он вел себя со мной как последний мерзавец, но потом вырос и превратился в образцового джентльмена.

– Папа? Как мерзавец?

– Мне так казалось. Он дразнил меня пиратом и циклопом. И поспорил с другими мальчишками на два пенни, что не побоится пробраться в спальню и посмотреть на меня, когда я без повязки.

– Мой папа?

– Именно. Но потом я вырос и выбил из него эту дурь. И он оказался неплохим парнем.

Мэллори легко снял леди Ханну с седла. На секунду его руки задержались на талии девушки, но потом он призвал их к порядку и решительно засунул в карманы. Маркиз огляделся, ощутил на щеке прикосновение теплого ветерка и негромко сказал:

– Здесь так красиво.

Но в тот же момент Мэллори почувствовал зло в этом прекрасном месте и не смог сдержать дрожи. Его плечи словно свело судорогой, но он быстро взял себя в руки. Однако от Ханны это не ускользнуло.

– Что с вами, милорд? Вам нехорошо?

– Вам показалось. Все прекрасно.

– Но я видела, как вы передернули плечами...

– Мои плечи, леди Ханна, на месте, там, где им положено быть. У вас просто разыгралось воображение...

– Вот как? С воображением у меня все в порядке. Но возможно, вам неприятно мое прикосновение? – Рука Ханны выскользнула из-под локтя Мэллори. – Вы совершенно не обязаны быть столь галантным. Я, знаете ли, вполне способна передвигаться самостоятельно.

– Я знаю, – примирительно ответил Мэллори. – Видите ли, я почувствовал нечто... Есть такая поговорка: «У меня мурашки по коже – должно быть, кто-то ходит по моей могиле».

Ханна явно не слышала этой поговорки и уставилась на Мэла широко распахнутыми глазами. Губы ее тронула насмешливая улыбка.

– Ах, маркиз, но ведь это глупо! Как можно чувствовать, что кто-то ходит по вашей могиле, если вы там еще не лежите?

– Такова народная мудрость. Знаете, так и в самом деле бывает – когда мурашки по коже, я имею в виду.

– Правда? А скажите, милорд, мурашки отличаются друг от друга, когда по могиле идет, скажем, гусь?.. А потом, например, корова?

– Не задумывался, – Мэллори улыбнулся и осторожно положил ее руку себе на локоть, – но в следующий раз я проведу необходимые исследования... Этот коттедж очень красив. Мне показалось, что с той стороны есть клумбы.

– Да, это так. Один из наших садовников регулярно наведывается сюда, чтобы ухаживать за цветами. И огород каждый год сажают. А еще наши работники следят за тем, чтобы маленький прудик за домом не пересыхал и у ежиков всегда было вдоволь воды.

– Пруд для ежиков?

– О да! Их здесь множество – целая деревня. Когда-то давно Уилл привез несколько штук для Чарли и Милли.

– Ваш брат? Сам привез ежиков, и теперь по его приказанию для них содержат пруд и огород?

– Я не должна была об этом рассказывать, – огорченно вздохнула Ханна. – Лорд Мэллори, пообещайте мне, что никому не скажете, иначе репутации Уилла будет нанесен большой ущерб!

– Да что вы! Никому и никогда! Да и кто поверит, что под суровой внешностью человека, которого называют кошмаром палаты лордов, скрывается нежная душа, которая печется о благополучии семейства ежиков? Если я расскажу эту историю, меня отправят в дом для умалишенных.

Леди Ханна улыбнулась ему, и Мэллори почувствовал, как внутри разливается тепло. «Это удивительно, – думал он, глядя, как девушка идет перед ним по дорожке, – как это раньше я не обращал внимания на женские улыбки. Интересно, улыбались ли мне раньше? Наверняка. Просто я не замечал. Женщины всегда улыбаются и строят глазки, особенно когда выходят на охоту – на поиски мужа. Но леди Ханна не охотится – это я точно знаю».

Они вошли в коттедж, и в тот же миг с его губ сорвался возглас:

– Боже мой!

– Что? Что с вами, милорд?

Ханна обернулась. Мэллори застыл на пороге. Лицо его стало пепельно-серым, прекрасные зеленые глаза потускнели, он зажал ладонями уши. Все-таки он болен, подумала Ханна. Обхватила его рукой, надеясь довести до гостиной – там он смог бы прилечь на софу и отдохнуть. Шаг, еще один. Мэллори прерывисто дышал, словно ему не хватало воздуха, на лбу и над верхней губой выступил пот.