Так и великие мудрецы, высказав величайшие мысли, не смогли допустить, чтоб их знание основывалось на вести о пришествии Бога, не смогли подчинить свой разум этой вести, обещавшей приблизить и явить то, что они всегда искали. Они предпочли оградить свой разум от акта веры, обещавшей даровать людям то, что они так или иначе предчувствовали. Они не дали «основе чаемых вещей»[83] возвысить разум, благой вести они предпочли интеллектуальное созерцание Истины и лжесовершенство своих умозрений. Так они явили свое высокомерие перед Богом.

Таким образом, возмездие выглядит справедливым: удовольствовавшись покоем в рамках своего разума, они совершили грех неверия и впали в интеллектуальное высокомерие.

Есть еще один подтекст, о котором нельзя не упомянуть. Думаю, что создание лимба напрямую связано с личной историей Данте, особенно с его совращением, поиском покоя и удовлетворения в известных ложных образах блага, «чьи обещанья — лишь посул пустой»[84]. Некоторые философские теории поддались такой иллюзии. Такое же ощущение возникает и при чтении другого великого произведения Данте, трактата «Пир». Этот текст, значение которого огромно, ясно показывает: в те годы Данте был убежден, что способен найти успокоение в познании всех вещей, даже Божественных, через совершенное использование разума. Иными словами, чтобы быть счастливым, чтобы созерцать Истину в ее полноте, достаточно совершенного использования разума, собственных интеллектуальных возможностей. «Пир» постулирует, что блаженство достижимо через философское познание Бога, своим разумом человек в одиночку может достичь блаженства.

Если сопоставить Данте «Пира» и Данте «Божественной комедии», увидим, сколь они разные: первый находит успокоение в способности своего разума, второй — в Лике Христа, который сначала открывается в обещаниях проводников, чтобы затем предстать во всей Своей полноте. Другими словами, Данте «Божественной комедии» находит успокоение в твердой вере. Данте «Пира» с гордостью восхваляет человеческий ум, возвышающийся до Бога. Данте «Божественной комедии» смиренно просит: «Miserere, помилуй меня», — он приходит к осознанию недостаточности человеческих сил и устремляет свой разум вослед Божественному возвещению, сулящему спасение.

Это различие не является второстепенным: в «Божественной комедии» Данте не отрицает философского познания, но направляет его к цели, позволяя вере, посредством обетования надежды и любви, свершить то, что не под силу одному только человеческому разуму. В подтверждение сказанного обратимся к песни тридцать третьей, последней песни «Чистилища» (ст. 82–90), чтобы выявить связь, которая, на мой взгляд, совершенно осознанно подчеркнута с помощью рифмы, так редко используемой в поэме.

В песни четвертой «Ада» (ст.91–96) Вергилий говорит:

Данте спрашивает (песнь тридцать третья «Чистилища») Беатриче:

Ясней быть не может: школы, которые приводят в лимб, школы, довольствующиеся почестями, воздаваемыми собственному разуму, отличаются от истинных школ, от школ истинной мудрости, которые свершают разум верой, и, следовательно, ведут к спасению. Эти школы далеки друг от друга, как Земля от Неба.

Человек не может основываться на знании без веры в Бога, для Данте это не подлежит сомнению. Не подлежит сомнению и то, что существовала возможность спасения и для античного мира, который не захотел на этот призыв ответить. Он (включая великих мудрецов) мог бы довериться вести, витавшей в мире, обещанию грядущего пришествия Христа, единого и истинного Бога, пожелавшего быть познанным и разрушившего мир «лживых и фальшивых богов»[85]. Они могли бы смиренно обратиться к вести о Боге, как это сделали Траян и Рифей, но этого не произошло, и, основываясь на таком выборе не-веры, Данте создает лимб.

Суровость, с которой он это делает, дает нам понять, что путь жизни и путь познания нуждаются в том, чтобы сердце и разум поверили в явленное нам обетование Бога, дабы не утратить полноту своего истинного предназначения.

Человек призван открыться той Благодати, которую он получил. Это наивысшее и благороднейшее стремление, и это — наш выбор. Следовать (зачастую таинственным) словам другого, следовать вести, обещанию — вот полнота нашей свободы. Как видно из сравнения обитателей лимба с Рифеем, Бог ждет слова «да» от человека, ждет свободы, выбирающей послушание учению веры, чтобы уже на земле жить спасением. Именно так произошло с Рифеем, а затем и с Данте. Это и есть напутствие «Божественной комедии»: Бог дает нам все, но просит нашего «да», «да» нашего сердца и разума. И как свидетельствует поэма, обетование указывает тот вселенский, таинственный путь, где все едино и спасено. Думаю, не будет преувеличением сказать, что все это содержится уже в повествовании о лимбе, особенно если вспомнить, как в первых песнях «Ада» Данте ставит перед читателями всех времен важнейшие вопросы, сопровождающие каждого, кто совершает истинный человеческий путь.

В качестве заключения хочу процитировать папу Бенедикта XVI, который во время одной из своих аудиенций 28 октября 2009 года завершил небольшую лекцию, посвященную отношениям между богословием и философией в Средневековье, следующими словами: «Слуга Божий Иоанн Павел II во вступлении к энциклике „Fides et Ratio“ пишет: „Вера и разум суть два крыла, возносящие человеческую душу к созерцанию Истины“. Вера открыта усилию понимания со стороны разума, разум, в свою очередь, признает, что вера не умерщвляет его, но подталкивает к самым высоким горизонтам. Вера и разум в диалоге радостно трепещут, когда оба они воодушевлены поиском личного соединения с Богом. Истина ищется со смирением, принимается с восхищением и благодарностью: одним словом, познание возрастает только тогда, когда любит Истину. Любовь становится умом, а богословие — исконной мудростью сердца, направляющей и поддерживающей веру и жизнь верующих. Помолимся же, чтобы путь познания и глубокого понимания Таинств Бога был всегда освещен Божественной любовью».