Между тем в голове Корфа неустанно всплывала мысль об Ивлевой. И чем категоричнее он отклонял ее, тем настойчивее она возвращалась к нему. Ведь по поводу Маши Вадима Ильича терзали противоречия: «с одной стороны — дочь фронтовика-патриота, владеет языками, гибкостью общения с западным менталитетом; к тому же, в знак благодарности за помощь почтет, пожалуй, даже за честь оказать мне, лично мне, поддержку — это плюс. Но, с другой стороны, имею ли я право предлагать ей столь опасное сотрудничество? Ведь она — хрупкая, застенчивая, неуверенная в себе, по-житейски непрактичная, да и здоровьем не блещет — все это минусы. Однако плюсов вроде бы больше… ведь она теперь нелегал — вот важнейший аргумент! Да что размышлять — то зря, спрошу-ка ее завтра же — вместе и подумаем. Ну а в случае чего — можно и стереть наш разговор из ее памяти…» — Такой необычной способностью граф действительно обладал…

* * *

Встретившись вновь у капеллы Святого Николая, Маша и Корф медленно побрели к его машине, припаркованной на рейнском берегу.

— Как устроились, Мари? Страдаете от неизвестности — что дальше?

— Странный вопрос, Вадим Ильич! А как бы вы на моем месте себя вели?

— Прекрасно понимаю и предлагаю вместе со мной подумать. Идет? — и граф направил свой «BMW» в сторону Семигорья.

Оказавшись вскоре чуть южнее Бонна, они остановились на высоком холме, покрытом густым лесом. Тишину нарушало лишь постукивание дятла да щебетание синиц. Они пошли по узкой тропинке между березами и дубами. И если бы кто-то с высоты наблюдал за ними, мог ли себе представить, о чем говорят эти двое?

— Я вынужден просить вас о помощи, Мари! Да-да, не удивляйтесь — у меня просто нет иного выхода! Моя последняя надежда — это вы! И ваше абсолютное право — отказаться от моего предложения — я буду в любом случае поддерживать вас и дальше. Ваше решение должно быть совершенно свободным. А сейчас поклянитесь, что ни одна душа, повторяю — ни одна душа на этом свете — да и на том свете тоже, — не узнает, о чем я скажу!

В этот момент над ними внезапно прожужжал маленький частный самолет, и Маша остолбенела от страха. Но взяв себя в руки, отчетливо прошептала:

— Поклясться не могу — вера не позволяет! Но вам, Вадим Ильич, и Антону Сергеичу я обязана своим спасением. Так что поверьте — вас не предам!

— Хорошо, Мари, вы должны лишь понять, что обстоятельства меняются кардинально не только в Союзе, но и в нашей личной жизни. Это касается и вашей безопасности. Недавно в Москве умер человек — он обеспечивал мою, так сказать, «крышу». Отсюда нетрудно догадаться, почему я и за вас теперь боюсь. Именно поэтому вы теперь на нелегале, а вовсе не из-за моего самоуправства! К тому же, как вы сами сказали, эта Редозуб могла в Италии заметить вас, а она — подруга «кардинала», т. е. нашего с вами врага. Гм… теперь-то понятно? Но не впадайте в панику — ваш немецкий паспорт и «легенда» стопроцентно надежны. А главное — скоро все перевернется… Может, и профессор Ивлева прибудет тогда в Москву под собственной своей фамилией? Как знать!

Остановившись на минуту, граф продолжил:

— Вы дочь Силантия Ивлева, Мари, и не можете быть равнодушны к судьбе нашего народа. И Антон говорил мне, что вы до последнего момента не хотели за границу бежать. Патриотизм — в ваших генах, в чем я нисколько не сомневаюсь. Только это дает мне смелость просить вас о помощи.

— Я… я для вас все, что смогу, Вадим Ильич, — растерянно перебила его Маша.

— Не спешите, дорогая, я буду просить не для себя! Речь пойдет о государственной тайне — она разглашению не подлежит. Гм… понимаете? Подумайте, готовы ли вы сейчас меня выслушать?!

Мимоза остановилась как вкопанная, потом кивнула.

— Так случилось, что мой покойный шеф заменил мне отца, воспитал меня как сына-соратника. Поэтому и доверял мне абсолютно, поручал совершенно особые задания. Но умер внезапно, не оставив никакого завещания, даже устного. И все, что было в его руках, а это — невероятное состояние, и оно по сути своей должно принадлежать нашему государству.

— Но, Вадим Ильич! Какое такое богатство может быть у советского человека — даже сверхвысокопоставленного? Лично ему принадлежащее, что ли? Драгоценности какие… или что?

— Нет, конечно. Здесь, Мари, все гораздо сложнее. Льву Петровичу принадлежал самый крупный пакет акций на разработку алмазных рудников в Южной Африке, то есть он фактически был владельцем одной из богатейших в мире компаний.

— Как? Ведь официально это абсолютно невозможно!

— Верно мыслите, фрау профессор! Но дело в том, что все технические и управленческие поручения исполнял ваш покорный слуга. Гм… теперь догадываетесь? — и пристально взглянув на Машу, Корф продолжил: — то есть официальным владельцем был и, что хуже всего, и по сей день остаюсь именно я. Ведь гражданину Франции, живущему в Германии, все позволено!

— Но если все это законно, то и бояться-то нечего… или?

— Вы правы, Мари, отчасти — тюрьма мне, пожалуй, не грозит. А вот смерть… гм. Мой шеф не успел мне дать никаких распоряжений. Но совладельцы «копей царя Соломона» — англичане, голландцы и кое-кто еще… обладают дьявольским нюхом! И теперь, когда Союз трещит по швам, да-да, не удивляйтесь! — вот они-то и могут предпринять кое-какие шаги по возврату всей компании в свои руки. Так что придется держать оборону!

— А нельзя с ними как-то договориться, Вадим Ильич? Ну не погибать же вам из-за каких-то алмазов? — с наивностью ребенка не унималась Мимоза.

— Эти алмазы, дорогая Мари, добыты кровью наших солдат и принадлежат не мне, а стране нашей. А она разваливается на наших глазах, летит в бездну! Ведь самое страшное, — я не знаю, в чьи руки, кому передавать компанию?! Ну не «меченому» же с «хромым бесом» — их клика либо американцам все наше достояние сбросит — и с наворованными миллиардами в Австралию или Аргентину усвистит. Либо в офшорах отмывать станет. Гм… и вообще — неизвестно, к кому у нас власть перейдет!

— Значит, надо и наследство «падишаха» сохранить, и в живых остаться?

— Вот именно. Но я пока не решил, что предпринять. Ну, на первое время, если вы мне поможете, нужно рассредоточить капиталы, открыть новые счета. А для этого необходимы подставные лица. Вы согласны стать одним из них? Невзирая на риск?

— Я?! Да, Вадим Ильич! Правда, я мало подхожу к роли нелегального дельца. Но… позади Москва — отступать некуда!

Эта всем известная историческая фраза, довольно бодро и как-то буднично произнесенная Машей, неожиданно растрогала очерствевшее в одиночестве сердце разведчика. Помимо воли глаза его увлажнились, и пытаясь скрыть захлестнувшее его волнение, он отвернулся в сторону, сделав вид, что разглядывает дерево. И собираясь в обратный путь, сидя в машине, граф предложил:

— А теперь, Мари, если не возражаешь, перейдем на «ты», идет?

В этот миг он включил магнитофон. Зазвучал хриплый голос: «Если друг оказался вдруг, и не друг и не враг, а так…»