Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, недалече, – Катерина согласно кивнула, перебросив косу на грудь. – Только кто нас там ждет-то? Меня так никто. Татары убили всех.
– И меня никто, – тут же послышался тихий, с надрывом, голос.
– И меня…
– И меня…
– А я так и не знаю: жив ли кто из моих? И все равно на родную сторону тянет.
– Дак ведь как не тянуть! Ой, девоньки, какая рябина у нас к осени бывает! Загляденье, а не рябина – гроздья тяжелые, красные, словно персидские бусы.
– Ого! И кто это тебе, Онисья, персидские бусы дарил?
И снова смех – быстро же ушла грусть-кручина, да и чего б ей не уйти: коли глаза на мокром месте, так что от того изменится?
Настя вновь распахнула дверь:
– Ну, вставайте уже, девы! Вон, солнышко-то… А птицы как поют – заслушаешься.
– Это воробьишки чирикают… словно у нас дома.
– А мы за рябиной сегодня. Еще кто пойдет?
– Не-е. Воды натаскаем да баньку устраивать будем. Давно не мылись, ага.
Под баню казаки приспособили ближнюю, у берега, землянку: натаскали туда каменьев с реки, поставили кадки, веников в лесу наломали – любо-дорого вышло! Ну, а как же без бани-то?
Проснувшись да умывшись снежком, девчонки принялись таскать с реки воду – кадок было мало, приспособили и берестяные туеса, и глиняные горшки, крынки. Хорошо таскали, весело – то смеялись, то песни пели, – а конопатившие под строгим приглядом Кондратия Чугреева струги казаки отвлеклись от своего дела, пересмеивались, подпевали. Славно было, на солнышке-то! Раскраснелись девы, полушубки, армячки скинули…
– Ой, девки! – радостно ударил в ладоши один из казачков – молодой светлобровый парень. – Этак скоро совсем растелешитеся!
– Ага – жди-жди, не дождешься!
– Ничо! Лето придет – сами купаться выскочите.
– Охальник! – Проходя мимо, отец Амвросий сурово погрозил казачку кулаком. – Сто поклонов тебе – епитимья!
– Сто поклонов – ништо, – дождавшись, когда священник скроется из виду, усмехнулся парень. – А разделись бы девки – я б, может, и триста поклонов отвесил бы.
– А я – все пятьсот!
На крутояре, в рябиновой рощице, девушки – Настя, Авраама, Онисья – нарвав ягод, уселись на старый, когда-то поваленный ветром ствол. Славный денек выдался: и небо синело, и воздух был прозрачен и чист, и солнышко – вот чудо! – пекло как в апреле месяце, что еще прозывают грязник.
– Одначе, и много чудес в земле сибирской, – прикрыв от солнца глаза, промолвила Авраама. – И зверь этот огромный – мяса-то гора целая, упаришься солить, да и солнце – ишь как припекает… хоть сарафан сымай.
Рыжие локоны девушки горели огнем.
– Так и сымай, – расхохоталась Настя. – Кто нас тут видит-то?
– А ведь видит! – Авраама вдруг дернулась, оглянулась, зябко поведя плечом. – Мне словно кто-то спину взглядом буравит – чувствую. Нехорошим таким взглядом, недобрым.
– Да ну, – махнула рукою Онисья. – Чудится тебе все. Я вот – так ничего такого не чувствую.
– А я чувствую! – Рыженькая упрямо набычилась. – Со мной частенько такое бывает. Вот как-то, помнится, дома еще, пошли с подружками купаться на старую мельницу, а парни незаметно за нами – подглядывать. Так я их сразу почувствовала.
– И что? – улыбнулась Настена. – И вправду подсматривали за вами парни-то?
– Конечно, подсматривали! Не я одна заметила.
– А вы?
– А что мы? – Авраама неожиданно зарделась. – Разделись да в воду – пущай себе смотрют, охальники, хоть глаза сломают! Мы-то, чай, не уродки какие – чего б и не посмотреть?
– Ой, Авраамка… Молиться чаще надобно те!
Онисья покачала головой с укоризной, а Настя, наоборот, поддержала подружку одобрительным смехом:
– Ну и умницы! Я бы тоже так сделала.
– Брр… – пригладив упавшие на лоб волосы, Авраама снова поежилась. – Ну ведь чую, что смотрят.
– Может, казаки?
– Может… А может, и нет. Ой, девоньки, отец Амвросий вчерась какие-то страсти про людоедов рассказывал! Ужас один, ага.
– И я, и я слышала, – оглянувшись на шумевший за спиной лес, боязливо поддакнула Онисья. – Ой, девки, кажись, ветка шевельнулась. А ветра-то нет!
– Так, девки! – живо стрельнув глазами, словно какая-нибудь атаманша, скомандовала Настена. – Сидим пока как сидели, никуда не ворочаемся, не смотрим.
И так скомандовала девчонка, с таким грозным видом, – попробуй ослушайся! Покусала губу, локоны растрепавшиеся пригладила, дальше продолжила шепотом:
– Точно: там, в чаще, кто-то есть. И это не зверь – зверя-то мы вряд ли заметили б. В можжевельнике таятся… думаю, несколько, хорошо, что ты, Авраамка, почуяла, а то б…
Рыженькая кивнула:
– Ой! А нам ведь как раз через лес возвращаться, по тропе. А ну как накинутся? И вскрикнуть не успеем.
– Так оно, – задумчиво прошептала Онисья. – Оно так! И, если там казаки, это одно, а если… кто другой – совсем другое.
– Не совсем так, подруженька. – Настя резко дернула головой. – Вовсе даже не так!
– Не так? А как же?
– А вот как, – карие глаза девушки сверкнули решимостью и отвагой. – Казакам нас трогать строго-настрого запрещено, так?
– Так…
– Значит, эти – если то казаки – запрет строгий нарушили.
Авраама пожала плечами:
– Может, они посмотреть токмо. Посмотрят да уйдут.
– На что смотреть-то? – резонно возразила Онисья, закинув за спину свою белую, словно лен, косу. – Мы, что, купаться собрались или на солнышке загорать? Так не лето. Не-ет, если что и задумали казачины – так недоброе.
– М-да-а-а, – искоса поглядывая на подруг, протянула Настя. – На помощь не позвать – далеко, не услышат. И не убежим, не уйдем – поймают. Хорошо б из лесу сюда, на полянку, выманить… чтоб наверняка…
– Что – наверняка? – Онисья с Авраамой переглянулись.
– А вот что! – наклонившись, Настена достала из корзинки… небольшой остяцкий лук и стрелы.
– Ого! – удивились девчонки. – Откуда у тебя это?
– Маюни подарил.
– Этот самоед-то дикий? Вогулич?
– Сами вы дикие, – обиделась Настя. – А Маюни – славный. Мой друг.
– Видали-видали, как он тебя стрелой бить учил. На струге еще… Так ты что это удумала? – вдруг ахнула Авраама.
– Да, – спокойно кивнула Настена. – Убить.
– Убить?!
– Ну, или ранить, – повела плечом девушка. – Вы что же думаете, после того, что сотворят, они нас в живых оставят? Чтоб самим потом – под плеть, а то и в петлю пойти? Иван свет Егорович – атаман крутой, ослушания не потерпит.