Эти «простые люди» находили множество способов выражать свое неодобрение. Согласно мемуарам маркиза д’Аржансона, они отказались танцевать на праздновании мирного договора и прогнали музыкантов[140]. Они собрались на Гревской площади посмотреть на фейерверк, но в таком количестве, что толпа вышла из-под контроля и больше дюжины человек было затоптано до смерти[141]. Это несчастье восприняли как недоброе предзнаменование, что привело к распространению еще большего количества слухов и «mauvais propos». «Все несчастья, даже случайные, вменяются в вину правительству, – писал д’Аржансон. – В давке на Гревской площади в день празднования мира обвиняют власти за недостаток порядка и предусмотрительности…Некоторые заходят так далеко, что предаются суевериям и вере в знамения, как язычники. Они говорят: “Что предвещает этот мир, который отпраздновали таким кровопролитием?”»[142]

Другие источники тоже распространяли недовольство. Пародийный плакат, написанный в виде обращения от лица Георга II, требует от Людовика, мальчика на посылках у Англии, схватить принца Эдуарда и отвезти его к Папе в Рим[143]. Популярная карикатура высмеивает унижение Людовика в зарубежных делах: его, скованного и связанного собственными чулками, хлещет плетью по заду Мария-Терезия Австрийская, Георг приказывает «Бей сильнее!», а голландцы кричат «Он все продаст!»[144]. Эта карикатура перекликается по настрою с другими плакатами и «canards» (бульварными газетенками) и даже некоторыми мятежными речами, записанными полицейским осведомителем четырьмя годами раньше. Группа мастеровых, пьющих и играющих в карты в таверне, завела разговор о войне. Один из них назвал короля ничтожеством, добавив: «Вот увидите, королева Венгрии выпорет Людовика XV, как королева Анна выпорола Людовика XIV»[145].

Эта волна протеста – в стихах, песнях, плакатах, листовках и в разговорах – началась в декабре 1748 года и продолжалась долгое время после падения Морепа 24 апреля 1749 года. Выслеживая одно стихотворение «Ode sur l’exil de M. de Maurepas», полиция нащупала огромное скопление недовольства, которое не имело ничего общего с самим Морепа и было вызвано множеством разных причин. Все документы, несмотря на их фрагментарность, приводят к двум выводам: стихотворения, обнаруженные полицией, были лишь маленькой частью обширной протестной литературы, а следовательно, сеть Четырнадцати составляет лишь крошечный сегмент огромной сети коммуникаций, проникающей во все слои парижского общества. Но остается главный вопрос: как люди воспринимали эти стихотворения?

Несомненно, по-разному – и по большей части это не подлежит исследованию. Чтобы уловить хотя бы слабый отголосок этого восприятия, нужно изучить немногие сохранившиеся источники того времени. Из них выделяются три. Все они относятся к стихотворениям об аресте принца Эдуарда «Quel est le triste sort des malheureux Français» и «Peuple jadis si fier, aujourd’hui si servile». Шарль Колле, сочинитель песен и драматург, в своем дневнике обычно ограничивался размышлениями о театре; а когда упоминал политику, не высказывал никаких симпатий к протестующим. Такого рода стихи оскорбляли и его политические взгляды, и его поэтический вкус: «В этом месяце по рукам ходят очень злобные и очень плохие стихи против короля. Такие могли сложить только самые радикальные якобиты. Строки столь расположенные в пользу принца Эдуарда и столь оскорбительные для короля могли выйти лишь из-под пера какого-то ненормального из его (Эдуарда) сторонников. Я их видел. Автор не поэт и не привык сочинять стихи; это определенно приземленный человек»[146].

Юрист Барбье, также симпатизировавший политике короля, цитирует стихи, замечая только, что они «очень дерзкие» и выражают сильное народное недовольство[147]. Маркиз д’Аржансон, посвященный в дела Версаля и имевший критические взгляды на правительство, тоже счел стихотворения шокирующими и приписал их авторство «сторонникам якобитов». Но он пишет, что эта группа выражала общее недовольство и поднимающуюся волну народного протеста. Все окружение маркиза, согласно его дневнику, знало наизусть восемьдесят строк «Quel est le triste sort des malheureux Français»; и он приводит те, что цитируют чаще всего: «Сегодня любой знает наизусть все восемьдесят четыре строки, начинающиеся с “Quel est le triste sort”. Все повторяют главные строки: “Скипетр упал к ногам Помпадур”, “наши слезы и печали”, “в этом месте все низко и министры, и фаворитка”, “министр, высокомерный и развращенный” и так далее»[148].

Разумеется под «всеми» маркиз д’Аржансон, скорее всего, имел в виду элиту двора и столицы. Но памфлеты антироялистов позже отозвались эхом его слов в 1780-х, обращаясь к правлению Людовика XV и называя те стихи приметой времени, когда король начал терять поддержку своего народа: