В работе «Антропоцен как разрыв» (The Anthropocene as Rupture) Хэмилтон утверждает, что лишь в свете новой дисциплины, какой является развивающаяся с 1990‐х годов междисциплинарная наука о Земле как системе, можно увидеть огромное значение идеи антропоцена[229]. Я склонна с ним согласиться. Зарождение такой дисциплины — революция, возвещающая формирование новой парадигмы в нашем осмыслении окружающей среды. Это холистическая метанаука о планете как сложной системе, которая эволюционирует по нелинейному сценарию. Она объединяет науки о живых организмах и науки о Земле, учитывая и промышленный метаболизм человечества. Только исследования различных систем Земли позволили выявить глобальное, систематическое влияние человека на планету, рассматриваемую как единое целое. Оказалось, что происходящие в современную эпоху изменения беспрецедентны по своим темпам, глубине и размаху[230].

Наука о Земле как системе указывает на произошедший недавно в истории Земли серьезный перелом, причиной которого стало все более интенсивное вмешательство человека в экологию в масштабах всей планеты. Земля при этом понимается не как набор разрозненных, обособленных друг от друга экосистем, а как динамичное целое отношений и влияний, в которых участвуют также Солнце и Луна. В настоящее время мы располагаем свидетельствами, подтверждающими коэволюцию гидросферы, атмосферы и литосферы. В этом плане наука о Земле как системе вытесняет экологию, изучающую экосистемы, то есть региональные и локальные явления. Даже категорию окружающей среды уже нельзя считать вполне удовлетворительной, потому что спектр ее значений намного беднее, чем понятие Земли как системы[231].

Важным толчком к созданию науки о Земле как системе послужили доклады Римского клуба, а также работы британского биолога и эколога Джеймса Лавлока и американского биолога Линн Маргулис[232]. Начиная с 1970‐х годов эти авторы последовательно развивали идею процессов саморегуляции на планете, понимаемой как органическое целое. Их концепции эволюционировали с распространением новых моделей биосферы в 1980‐х годах и публикацией ряда научных работ о климатических изменениях[233]. Гипотеза Геи, выдвинутая Лавлоком и Маргулис, изначально гласила, что благодаря многочисленным внутренним взаимосвязям биосфера активно создает и поддерживает уникальные геофизиологические условия, делающие возможной жизнь на Земле. Эта жизнь рассматривалась как свойство планеты, а не отдельных организмов. Такой взгляд принято называть сильной версией гипотезы или «оптимизирующей Геей».

Но в настоящее время наука уже отвергла ранние теории Лавлока, согласно которым планета активно стремится к равновесию благодаря эффективно функционирующим в любых условиях механизмам стабилизации[234]. Скорее речь идет о глубинной взаимозависимости, которая является результатом коэволюции органической жизни и геологических, атмосферных, гидрологических условий. Растянутый во времени процесс коэволюции привел к тому, что температура, химический состав воды в Мировом океане и атмосферы «подстроились» под живые организмы — и наоборот. Такую концепцию — слабую версию гипотезы, известную как «коэволюция Геи», — науки о Земле как системе принимают.

Парадигма коэволюции Геи допускает возможность планетарных переломов или сдвигов (англ. planetary shifts), которые могут означать серьезное нарушение равновесия в системах планеты. Сегодня Лавлок и другие исследователи подчеркивают, что такого типа процессы, обладающие мощным потенциалом дестабилизации, действительно имеют место. Не исключено, что жизнь на нашей планете в привычной для нас форме не выдержит дальнейшего разрушения вод и почвы, опустынивания и обезлесения. Мы утратили уже половину площади тропических лесов и лесов в умеренных широтах. Мы наблюдаем закисление Мирового океана, образование так называемых мертвых зон в прибрежных водах, нарушение значимых процессов в стратосфере и массовое вымирание видов[235]. Перед нами не проблемы отдельных экосистем, а сбои, касающиеся функционирования планеты как целого.

Опираясь на результаты исследований, специалисты, занимающиеся МГБП и ОЭ, единодушно назвали 1950 год переломным в истории Земли. За происшедшими изменениями закрепился термин «великое ускорение». Как утверждают Уилл Стеффен, Пауль Йозеф Крутцен и Джон Роберт Макнил в работе «Антропоцен. Возобладали ли люди сегодня над мощью природы?» (The Anthropocene. Are Humans Now Overwhelming the Great Forces of Nature?), в развитии антропоцена можно выделить два этапа: 1) индустриализацию (1800–1945) и 2) «великое ускорение» (начиная примерно с 1945 года)[236]. Второй этап предполагает ранее не наблюдавшееся усиление воздействия человека на системы планеты, из‐за чего мы рискуем одновременно переступить сразу несколько критических порогов. В первую очередь это касается таяния постоянного ледяного покрова в районе обоих полюсов. Данное обстоятельство существенно ускоряет процесс потепления на планете и ведет к высвобождению метана из вечной мерзлоты на дне Северного Ледовитого океана. Еще один пример критических изменений — нарушен процесс опыления растений, имеющий основополагающее значение для биосферы[237]. Раньше, в доиндустриальную эпоху, влияние человека на различные системы планеты носило временный и локальный (региональный, иногда континентальный), но никак не глобальный характер. Однако с 1945 года темп наблюдаемых изменений можно описать с помощью математического понятия экспоненциального роста. В эпоху антропоцена человечество проводит эксперимент планетарного масштаба, тем самым вступая на terra incognita своей планеты[238].