Приятно сидеть в кафе «Флориан» и пить красное вино. Приятно лениво поглядывать на прохожих и слушать оркестрик, играющий «Лето» Вивальди только для тебя одной.

Татьяна вдохнула полной грудью влажный морской воздух и улыбнулась. Ах, как же все-таки здорово!

Лев Анатольевич положил ладонь Татьяне на руку и тихонько сжал ее пальцы.

— Тебе хорошо? — с нежностью в голосе спросил он.

— Да, — ответила она.

Странная штука жизнь. Еще четыре дня назад она готова была убить этого человека, а сегодня сидит с ним в одном из лучших кафе Венеции, пьет вино, выслушивает комплименты и не только не обижается на него, а наоборот — готова сделать для него все. Даже садясь в самолет, Татьяна все еще дулась на Камакина. А теперь… Неужели воздух Венеции совершил в ее душе этот «мирный переворот»? Похоже, так оно и было. Татьяна обожала этот город. Она готова была жить здесь вечно.

«Если после смерти бывает рай, то он должен быть похож на Венецию», — подумала Татьяна, поглядывая на символ Венеции — крылатого каменного льва, сжавшего в лапах Новый Завет, раскрытый на Евангелии от Марка. Лев Сан-Марко! Если и не самый обаятельный, то точно самый грамотный лев на свете.

— Хочешь покататься на гондоле? — спросил Лев Анатольевич, разглядывая счастливое лицо Перовой.

— Потом, — сказала Татьяна. — Сначала просто погуляем по городу. Я давно здесь не была и ужасно по нему соскучилась.

— Как скажешь, — кивнул Камакин.

Татьяна могла часами бродить по венецианским улочкам и мостам. Камакина же такая перспектива не слишком радовала. Он терпеть не мог пеших прогулок. В любой другой момент он бы с легким сердцем отправил Татьяну гулять одну. Но сейчас… Сейчас они должны быть вместе. Лев Анатольевич чувствовал, что гнев улегся в ее сердце не совсем. Черт, как же она красива! И как он мог бросить ее ради той рыжей генеральской лахудры?

Узнав, что Татьяна заказала его киллеру, Камакин не только не обиделся, наоборот, он вдруг почувствовал, что восхищен этой женщиной — женщиной, которая готова была отправить его на тот свет.

Объяснить это было сложно. В ушах у Льва Анатольевича до сих пор стоял тот их разговор, вернее объяснение. Дело было на улице, в каком-то московском сквере, недалеко от какой-то станции метро (Камакин, не спускавшийся в метро лет десять, вечно путался в их названиях). Татьяна стояла ко Льву Анатольевичу вполоборота, прислонившись спиной к дереву и обняв плечи руками. Выглядела она романтично.

— Что это тебе взбрело в голову убивать меня? — с искренним удивлением спросил ее Лев Анатольевич.

— Была б моя воля, я бы заживо тебя сварила, — холодно ответила Татьяна.

Камакин невольно поежился. И посмотрел на Татьяну с еще большим восхищением — вот это выдержка!

— И тебе совсем не было меня жалко? — улыбнувшись, спросил Лев Анатольевич.

И тут Татьяна повернулась — медленно и восхитительно, как в замедленном кино. Ее взгляд был полон холодного презрения, на прелестных губках застыла усмешка.

— Ты подонок, Камакин, — спокойно сказала она. — И мне тебя не жаль. Зачем ты вызвал меня сюда?

— Во-первых, место встречи ты назначила сама. Я еле-еле его нашел. Если бы место выбирал я, то бы пригласил тебя в самый дорогой ресторан Москвы.

— В самый дорогой? Ну да. А потом содрал бы с меня не только за ужин, но и за такси. Благодарю покорно, я теперь знаю цену твоей щедрости.

Камакин поморщился.

— Ты несправедлива, малышка. Не знаю, поверишь или нет, но я… я полностью осознал свою вину. Я был скотом и подонком. И нисколько не обижаюсь на тебя. Честное слово! Давай помиримся, котенок. Все будет как прежде, а может, даже еще лучше. А в знак примирения я хочу сделать тебе небольшой подарок.

Лев Анатольевич достал из кармана маленькую коробочку, обтянутую черным бархатом, отщелкнул ногтем крышечку, положил коробочку на ладонь и протянул Татьяне:

— Вот! Этого кольца тебе хватит, чтобы два раза оплатить киллеру его услуги.

Камакин улыбнулся, довольный удачной шуткой.

Татьяна покосилась на коробочку. Она сохранила на лице презрительное выражение, но от взгляда Льва Анатольевича не укрылось, каким алчным огоньком вспыхнули ее синие глаза.

«Дело в шляпе», — понял Камакин. Однако все было не так просто.

— Мне не нужны твои подарки, — сухо сказала Татьяна. — А эту поганую побрякушку подари дочке генерала.

«Представляю, какого труда ей стоило произнести эти слова, — с восхищением подумал Лев Анатольевич. — Вот это женщина!»

— С дочкой генерала все кончено, — сказал он. — Я понял, как сильно люблю тебя. Ты мой свет, моя жизнь. Я не променяю тебя и на десять генеральских дочек.

— По-твоему, это должно мне льстить?

— А разве нет? — весело приподнял брови Лев Анатольевич.

Татьяна фыркнула.

«Она сдалась», — догадался Камакин.

Он закрыл крышку футляра и положил бархатную коробочку Татьяне в карман джинсовой куртки. Татьяна не препятствовала.

— Это тебе ничего не даст, — сказала она, и голос ее прозвучал так же мягко, как до размолвки.

— Может быть, — охотно признал Камакин. Затем вздохнул для проформы и добавил: — Но я буду стараться.

Вскоре мир был окончательно восстановлен.

И вот они в Венеции. Ярко светит солнце, ветер приносит со стороны лагуны запахи соленой воды и водорослей, нежно перебирает волосы Татьяны.

Татьяна отпила глоток вина, обвела площадь влюбленным взглядом и спросила:

— Сколько мы здесь пробудем?

— Две недели, — ответил Лев Анатольевич.

— Так мало…

— Малышка, ты же знаешь — будь моя воля, я бы жил здесь с тобой всю жизнь. Но в Москве у меня…

— Знаю, знаю, — кивнула она. — Дела.

Оркестрик затих. Но через несколько секунд заиграл вновь.

— Послушай, детка… — заговорил Камакин тихим голосом. — А этот киллер… Как бишь его…

— Бернд, — сказала Татьяна.

— Ну да, Бернд. Он все еще в России?

Татьяна пожала острыми плечиками:

— Не знаю. А зачем тебе? Боишься, что я закажу тебя еще раз?

— Смешно, — оценил шутку Лев Анатольевич (на самом деле шутка ему очень не понравилась). — Нет, просто интересно. Ты не поверишь, но я никогда не видел живого киллера.

— Ты прав — я не верю, — улыбнулась Татьяна. — И что дальше?

Камакин придвинулся к ней поближе и спросил, понизив голос до хриплого шепота:

— Ты можешь меня я с ним познакомить?

Татьяна усмехнулась и ответила:

— Нет.