– Нет. Сколько прожил еще Ян Рубенс?

– Его не стало в 1588-м. Анна Саксонская прожила лишь до 1577-го. Это страшный год, в который над Европой пролетала комета. А в 1577-м родился Петер Пауль Рубенс.

– Давайте, господин аббат, поговорим про братьев – Петера Пауля и Филиппа Рубенсов. Или сначала поедим?

– Нет уж, я хочу покончить с этим и уехать. Устал я от этой истории.

– Тогда я буду есть один. Вам не помешает?

– Еще раз говорю: делайте что хотите, – продолжил аббат Скалья. – Итак, вдруг после десятилетнего перерыва жена Рубенса-старшего Мария Пейпелинкс снова стала рожать детей. В Кельне или Зигене, как она утверждала, у нее родилось двое сыновей, Филипп и Петер Пауль. Отметок в церковных книгах об их рождении нет. Кроме возраста Марии Пейпелинкс, их матери, ей тогда было сорок лет, есть другие странности, необъяснимые в биографии этих мальчиков. С раннего детства, и в юности, и позднее тоже их опекали, им помогали, будто сговорившись, аристократы Фландрии и Германии и даже Франции. Почему?

– Это очень любопытно, господин аббат!

– Не брызгайте на меня жиром, – скривился Скалья. – Да отодвиньтесь же! Документов о семье Рубенсов, которые удалось выкупить, выкрасть или скопировать, немного. Но по имеющимся источникам картина получается странная: Петер Пауль был пажом у графини Лалэнг, она близкая родственница Вильгельма Оранского. Зачем графине сын безвестной вдовы Марии Пейпелинкс и опозоренного юриста Яна Рубенса?! Это очень странно. Кроме того, 5 октября 1600 года оба брата присутствовали во Флоренции на бракосочетании Марии Медичи и Генриха Четвертого Бурбона. Туда, разумеется, пригласили только избранных. Почему там оказались братья Рубенсы? Снова неясно и подозрительно. Мало того, на этом сборище аристократов Петера Пауля и его брата Филиппа представили самым знатным людям Европы, поэтому после этой монаршей свадьбы Филипп Рубенс возвращается в Рим и становится ни больше ни меньше секретарем кардинала! А младший, Петер Пауль Рубенс, поступает на службу при дворе Мантуи, к герцогу Винченцо Гонзага. Так два сына безвестной вдовы, жившей тогда уже в Антверпене, были приняты при всех дворах Европы! В Мантуе Петер Пауль, кстати, почти ничем не занимался. В те годы, как это ни удивительно, он не проявлял особых способностей в живописи. Его талант раскрылся как-то внезапно и при неясных для меня обстоятельствах…

– И что вы думаете по этому поводу, господин аббат? Скажите!

– Про талант ничего не могу сказать. Кто вообще способен постичь тайны искусства? Почему он, прежде робкий начинающий художник, стал вдруг писать так свободно и мощно, что все захотели иметь его картины? Не знаю. Что касается происхождения братьев… я вижу две возможности. Первое: Анна Саксонская, разумеется, была женщиной со странностями, но она не была глупой: Анна получила прекрасное образование. Ее признание в измене мужу и деньги, заплаченные семье Оранского за освобождение Рубенса, вероятно, – я повторяю, это только мое предположение! – были частью соглашения, которым она в обмен на публичный позор покупала право на жизнь рядом с Яном Рубенсом. Во всяком случае, возможно, какое-то время она еще могла жить с ним вместе. И если ей удалось таким образом урвать кусок женского счастья, то возможно также, что Филипп, которого не стало в 1611 году, и Петер Пауль – ее сыновья. Полагаю, именно это больше всего интересует штатгальтера? Между прочим, Филипп Рубенс скончался внезапно, не проболев ни дня – а вдруг он был отравлен? В общем, есть вероятность, что братья Рубенсы являются братьями Морица Оранского по матери. Может статься, художник – брат грозного штатгальтера! – Аббат вдруг захихикал тонким голосом. – Это смешно, не кажется ли вам?..

– Перестаньте! – Жербье, наоборот, вдруг стал серьезным. – Не ваше это дело, забудьте! – повторил он и угрожающе привстал.

– Да забуду, конечно. – Аббат перестал смеяться и пожал плечами. – Вы успокойтесь, сядьте, жизнь правителей нашпигована такими поворотами… и все женщины, простые и высокородные, постоянно рожают детей, законных и незаконных, ничего здесь нет особенного. Их всех куда-то надо пристраивать, этих детей! Документов, которые могли бы подтвердить мою догадку, мне все равно пока найти не удалось. Но вдруг такие документы есть в семье Рубенса? Однако сам я склоняюсь к другому варианту этой истории. Итак, расклад второй: братьев Рубенсов, Филиппа и Петера Пауля, рожала законная жена Яна Рубенса Мария – как ее? – Пейпелинкс, кажется. Но сам Ян Рубенс тогда, во время истории с Анной, так помог семье Оранских – Нассау-Дилленбургских и к тому же так много знал о ней, что родственники этой семьи потом постоянно опекали сыновей Рубенса. Расплачивались. Может быть, это было частью сделки Рубенса-старшего с Оранским-старшим. Чем больше я размышляю над этой историей, тем больше мне кажется, что Ян Рубенс сам придумал этот фокус с изменой Анны, придумал для Оранского, уж очень ловко все складывалось юридически. И сам же разыграл пылкого любовника, втянув ее в преступную связь. Эта история не так хороша, как легенда о великой любви, согласитесь. И у нее есть весьма слабое место, а именно: потомки аристократических семейств не любят быть благодарными, особенно подолгу. Нет, это совершенно им не свойственно. Другое дело, когда действует не благодарность, а страх! Но если существовали документы, компрометирующие семью Оранских, которые хранил хитрый и предусмотрительный законник Ян Рубенс, а потом – его жена Мария Пейпелинкс?! Кстати, если какие-то бумаги и сохранились, то они могут быть у нашего Петера Пауля Рубенса. Великого художника ныне! – выдохнул аббат. – Проверяйте сами. Уфф, я и правда голоден! Теперь наконец я отдохну и попрощаюсь с вами, Жербье, а заодно – и с этой историей о страсти и предательстве.

Клара бегала по лестницам, ластилась к отцу, играла в саду, тискала собачонку Сусанны и ссорилась с братьями.

Рубенс работал, конечно.

И девочка, разумеется, мешала… нет, он не играл с ней каждое утро и не пел ей песни по вечерам. Не целовал при любой возможности, о боже, он не делал этого! Сам лишал себя счастья – на каждом шагу, каждый божий день – и не осознавал этого. Он просто человек. Он сам себя жестоко наказал. То, что Иза кричит сейчас о его черствости, это понятно, нельзя обижаться на ее слова, потому что ей слишком больно. Кто еще ее выслушает? Бедная Иза, ее рассудок помутился, когда дочка страшно заболела и сгорела за семь дней. Прелестной, доброй, нежной маленькой Клары больше не будет в их жизни. Не будет взрослой, счастливой или горюющей, не будет красивой или плачущей, она не станет невестой и не уйдет в монастырь, не растолстеет, не нарожает детей, не поссорится с мужем. Клара останется девочкой, как на том его рисунке, который ему самому нравился и на который он не скоро теперь сможет взглянуть.

Слишком больно.

Он – сильный рациональный человек… он смертельно страдает, желая снова обнять дочь. Иза в припадке хотела сжечь рисунок, где изображено счастливое доверчивое лицо Клары. Он сам даже не стал бы отбирать у нее рисунок, но Птибодэ, старый, рыдающий, очень старый и слабый Птибодэ, отнял его у Изабеллы и спрятал у себя на груди, а потом унес куда-то…