— Предположим, — нехотя согласился Навли.

— А мы на Санка не пойдём, — продолжал Миха. — Их атаман не сможет нас ждать долго, его наверняка преследуют эльфы, да и в фургоне у него должно быть что-то ценное. Поэтому он двинется вот сюда, через Ящериный отрог, и дальше, через Росаву. Причём единственное место, где он может переправиться с «парящим фургоном» — вот эта деревенька под названием Басина. И здесь не они на нас, а мы на них сделаем засаду…

— Шустёр! — усмехнулся старый Навли. — Ну, шустёр! Клянусь печёнкой, если ты ошибёшься, за такие вещи с тебя отец с живого шкуру спустит…

— Аня! Послушай, Аня!..

— Юркин, чего тебе? — обернулась девушка.

Даже чумазая и растрёпанная, в блузке и светлых джинсиках, порванных на коленях уже не только согласно требованиям моды, с выгоревшими на солнце короткими светлыми волосами, выглядела она восхитительно. На правом запястье болтался коричневый ремешок, хитро завязанный на счастье ещё в Москве и не пропавший, не потерявшийся за прошедшие десять дней, в вырезе блузки на золотой цепочке покачивался крошечный прозрачный кулончик… Пробивавшийся сквозь переплетённые ветви деревьев солнечный свет подсвечивал волосы девушки, что стояла на коленях на берегу ручья, набирая воду в пластиковую канистру. Юра невольно залюбовался ею.

— Юркин, что случилось? — снова спросила Анечка, выпрямляясь. — Ты сейчас на меня так смотришь, словно снова увидел ту полосатую кошку, что едва не прыгнула на нас три дня тому назад…

— Нет, Аня, я… — как это обыкновенно бывало, Юра никак не мог найти нужные слова. — Я люблю тебя!..

— Ой, мамочки! — рассмеялась девушка. — Если бы ты знал, Юркин, как мне это надоело. Да на свете полным-полно девушек…

— А мне не нужно, чтобы было… э-э… полным-полно!.. — Юра даже задохнулся от возмущения и обиды. — Мне нужна ты, только ты! Аня, ты не понимаешь? Ты — самая красивая, самая замечательная… Ты — милая, чудесная, лучше всех на свете…

— Блин, завёл свою шарманку! — фыркнула Анечка, наполняя водой ту самую, купленную на вокзале в Москве бутылку из-под «кока-колы». — Тысячу раз прав Вовкин, когда говорит, что не надо было с тобой ехать. Уж точно не застряли бы в этом дурацком лесу. Мне на работу выходить послезавтра… наверное, послезавтра, я теперь не знаю… Меня начальница убьёт, если не появлюсь, а где мы теперь? Скажи, где?

И, прижимая бутылку к груди, быстро побежала по узкой тропинке.

На ручку канистры, сиротливо стоявшей на берегу ручья, опустилась маленькая крылатая ящерица. У ящерицы были кожистые перепончатые крылышки и длинный, узкий, разделявшийся на конце хвост. Черепашья пасть полна крошечных, словно песчинки, зубов. Ящерица была весела и беззаботна и, как успели убедиться за прошедшие десять дней москвичи, совершенно безобидна — её товарки охотно брали хлеб и орешки с протянутой ладони.

Глядя на попискивающую, растопырившую крылышки ящерицу, нагло выпрашивающую подношения, Юра подумал о том, как же не хочется возвращаться в лагерь. Даже если Анечка не расскажет об очередной попытке с ней объясниться — за что Володя запросто мог приятеля побить, видеть обеих девушек, слышать их перешёптывания, замечать плохо скрываемые смешки было невыносимо.

Не зная на что решиться, Юра посмотрел на часы. Без нескольких минут два, причём невозможно понять, два часа дня или ночи. С каждым днём маленькое жёлтое солнышко вставало и садилось всё позже и позже, медленно, но верно превращая день в ночь, а ночь — в день. Засекая время восхода и заката, Володя определил, что сутки здесь длятся двадцать шесть часов с минутами, и что планета имеет заметный наклон оси — ночь длится десять часов, тогда как день — целых шестнадцать.

Ночи были удивительно светлыми — совсем, как в городе, на ярко освещённой улице. Две луны — маленькая серебристая, и огромная, буровато-коричневая, причём на большей невооружённым глазом можно было различить равнины и горы. Яркое ночное светило — не то планета, не то звезда, встающая над самым горизонтом и заставляющая деревья и скалы отбрасывать длинные тени. А над всем этим — привычные земные созвездия. Знающая всё на свете Надя угадала Орион с Ригелем, Бельгетейзе и тремя звёздами Пояса, но Сириуса — самой яркой звезды на земном небе, почему-то на месте не оказалось. Да и Млечный Путь в здешнем небе сместился вверх и влево.

Здешние сосны с красноватой корой, хотя и не шли ни в какое сравнение с исполинами из оставшегося за горами леса, но были чуть ли не в два, если не в четыре раза выше обычной земной сосны. Вместо иголок на шероховатых смолистых ветках росли длинные, узкие, пахнущие хвоей листочки. Древесные стволы обвивал плющ, цеплявшийся за малейшие шероховатости коры — усыпанные цветами длинные мохнатые плети свешивались с каждой ветви, с нависших над головой сучьев, придавая смешанному в массе лесу сходство с тропическими джунглями.

Под деревьями рос исполинский папоротник, чьи разрезные колышущиеся листья были размером с одеяло. Встречались знакомые, похожие на гигантский борщевик растения, оказавшиеся плотоядными — пасти им заменяли похожие на мешки сине-зелёные цветы со жгутами-щупальцами. Дважды муравьи в три сантиметра длинной, живущие в огромных муравейниках, заставляли искать новое место ночлега. А в бесчисленном буреломе в изобилии водились те самые, тёмно-бурые пауки.

Днём среди деревьев летали птицы с красным и жёлтым оперением. А над широкими, залитыми светом прогалинами, распластав кожистые крылья, парили птеродактили — мелкие, всего раза в два больше земной вороны, явно игравшие здесь роль степных ястребков.

Не было вокруг только людей. Дни проходили за днями, сосны с листьями вместо иголок сменяли увитые плющом дубравы, те — широкие луга, заросшие густыми, выше человеческого роста, травами. Усыпанные пёстрыми цветами травы одуряющее пахли. По пути то и дело попадались протоптанные зверями тропинки, а на берегах бесчисленных ручьёв отпечатались следы, причём довольно крупные.

Тем удивительнее было включать радио в телефонах. Обе «летучие мыши» имели солнечные батареи и USB-разъёмы, так что вопрос об энергии не стоял. А в то время, когда на дне бензобака «Кошки Ми» ещё плескались остатки горючего, поколдовавший с радиоприёмником Юра поймал несколько радиопередач на незнакомом языке, в том числе и концерт, несомненно, классической музыки, подслушал чей-то энергичный диалог и даже принял несколько телеграмм, передаваемых морзянкой.

Морзянки не знали ин Володя, ни Юра, ни девушки — к тому же москвичи сомневались, что здешние радисты пользуются кодом Самюэля Морзе, но сам факт регулярных радиопередач вселял надежду. «Психи — психами, а мир нам попался явно цивилизованный, — рассуждал сидевший у костра Володя, уплетая приготовленную из московских запасов гречневую кашу с мясом. — Так что наша первая задача — убраться подальше от этой дороги, по которой разъезжают всякие… Горючки у тебя, Юрыч всё равно нет, а от коней на своих двоих нам не убежать. Задача вторая — найти какую-нибудь маленькую деревушку, хутор, заимку… Выясним, куда мы попали, что это за страна, какие тут порядки… Ну, а тогда и решим, что делать дальше…».