class="p1">Зина полусидела на кровати, прижав руки к животу, и рыдала, медленно покачиваясь из стороны в сторону.

– Так, господин полицейский, идите-ка покурите! Ступайте-ступайте, здесь вам не участок, тут я командир! – Доктор решительно развернул Маршала лицом к двери.

– Костя, уйди!

Константин Павлович было изготовился воспротивиться такому обращению, но от Зининого крика по спине пробежали мурашки, и он послушно притворил за собой дверь.

Потоптался было в коридоре, но, рассудив, что и впрямь неплохо будет вдохнуть свежего воздуха, разбавив его приятным табачным дымом, он направился к внутренней лестнице. Но позади, в другом конце коридора, громко хлопнула дверь, застучали торопливые шаги. Маршал обернулся и досадливо поморщился – навстречу ему, останавливаясь у каждой палаты и вглядываясь в номера на дверях, быстро шел Зинин ухажер. Как же его? Черт, какая-то немецкая фамилия?

– Господин Нейман? – вовремя вспомнил Константин Павлович. – Что вам здесь нужно?

Молодой человек, узнав Маршала, перестал рассматривать двери и бросился к нему.

– Это правда?! Где она?! Она жива?! – лихорадочно теребя лацканы пиджака Маршала, затараторил Николай Владимирович.

Константин Павлович крепко взялся за обе руки юноши, намереваясь решительно пресечь такое вольное обращение, но тот и сам как-то резко обмяк, опустился на один из стоящих вдоль стены стульев, закрыл лицо руками и затрясся.

Подождав деликатно с минуту, пока молодой человек вернет себе самообладание, Константин Павлович уже мягче спросил:

– Откуда вы узнали о случившемся?

Нейман поднялся, молча вытащил из кармана сложенный вчетверо листок «Петербургской газеты» и ткнул в нижнюю часть страницы.

Маршал развернул, пробежал глазами по строчкам:

«Около 7 часов вечера в Александровском парке, против Сытнаго рынка, на проходившую 23-летнюю Зинаиду Левину внезапно наскочил сзади какой-то хулиган. Без всякаго повода он ранил девушку в левую руку и бок каким-то острым орудием.

Зверь убежал, а на крики пострадавшей прибежали городовой и прохожие. Раненую отвезли в больницу. К счастью, положение больной не опасное».

– В семь ее уже прооперировали. – Маршал вернул газету. – В остальном все верно.

– Она будет жить? Положение и правда не опасное?

Константин Павлович помедлил, решая, стоит ли отвечать своему сопернику и не послать ли его вместо этого к черту, но тот смотрел на Маршала с такой надеждой, что сыщик устыдился собственного эгоизма:

– Доктор сказал, что жизнь Зинаиды Ильиничны вне опасности. Ступайте домой, сегодня вас к ней все равно не пустят.

Николай Владимирович поднялся, нерешительно помялся на месте, но все-таки протянул руку, попрощался и медленно побрел к выходу. Он еще не успел дойти до лестницы, как тихо приоткрылась дверь Зининой палаты, доктор вышел и осторожно прикрыл ее за собой. Покосился на сидящего с ножнами между колен городового, поманил жестом Маршала. Они отошли к окну, доктор стащил с носа пенсне, начал яростно протирать его огромным платком. Видно, собирался с мыслями перед не очень приятным разговором. Наконец, вернув стеклышки на переносицу, посмотрел снизу-вверх на ждущего Маршала.

– Я так понимаю, что вас с моей пациенткой связывает не только профессиональный интерес? Простите за вопрос, но кем вы ей приходитесь?

Поняв, что, аттестовавшись Зининым работодателем, Константин Павлович этот разговор закончит, так и не начав, он решительно произнес:

– Я жених Зинаиды Ильиничны!

Доктор грустно кивнул, немного пожевал губы:

– Да, я так, собственно говоря, и предполагал. У меня для вас две новости, и начну я с хорошей. Жизни и здоровью вашей невесты ничего не угрожает, теперь я это говорю с абсолютной уверенностью. При одном условии. И тут очень многое будет зависеть от вас. Вы должны сделать так, чтобы она захотела жить дальше.

У выдохнувшего было с облегчением Маршала опять перехватило дыхание.

– Что?.. Что значит – чтобы захотела жить? Почему она может не захотеть?..

Доктор снова схватился за пенсне, заляпал линзы и, не протерев их, опять водрузил на нос.

– Ваша невеста была беременна. Была. Ребенка спасти не удалось.

Глава 14. Суетливая ночь

Константин Павлович дошел по Надеждинской до проспекта, постоял в раздумье на перекрестке, решая, повернуть ли к Фонтанке или к вокзалу. Сам того не зная, он совершал тот же выбор, что когда-то бедная Катя Герус. И так же, как и она, повернул налево, к Знаменской площади. В той стороне все началось, туда и несли его теперь ноги.

Зина нападавшего не видела. Тот зашел со спины, крикнул свое дурацкое «Смерть красавицам», а потом у нее подкосились ноги, и она лишь запомнила убегающую черную тень. Рассказывая все это сквозь рыдания, она не поднимала на дознавателей глаз – в палату Маршал вошел вместе с Филипповым, тот и задавал осторожные вопросы. А когда Владимир Гаврилович, поняв, что узнал все, что мог, тихо вышел, она в ответ на робкие уверения Константина Павловича в том, что все будет хорошо, сказала страшным, неживым голосом:

– Не будет, Костя. Ничего уже хорошо не будет. Уйди.

И он не посмел возразить. Просто закрыл за собой дверь, приказал дежурившему городовому заглядывать в палату каждые четверть часа и вышел на улицу.

– Гляди, паря! – заорал кто-то над ухом. – Он оглянулся на крик и еле успел перехватить под уздцы храпящую гнедую лошадь. Увидев, что чуть не задавил не какого-то приезжего мешочника или уличного проходимца, а вполне себе приличного господина, извозчик сменил тон на извинительный: – Дорога же, господин хороший. Ее ж, скотину, в момент не остановишь. Глядите по сторонам-то.

– Извини, братец, задумался, – пробормотал в ответ Константин Павлович и огляделся.

Он был уже на другом краю площади – судя по всему, пересек он ее прямо по диагонали, и просто чудо, что чуть не угодил под лошадь, а не под трамвай. Под редкие свистки паровозов, доносящиеся от Николаевского вокзала, он вернулся на тротуар, еще раз осмотрелся, пытаясь вспомнить, как вообще здесь оказался. Поняв, что в странном сомнамбулическом забытьи он практически дошел до места первого убийства, рациональный Константин Павлович нерационально усмотрел в этом чей-то знак и направился уже более собранным манером по Калашниковскому проспекту к Неве.

Черная река сонно шлепала мокрыми губами по деревянным берегам, мерно и покойно, будто бы и не баюкала здесь несколько недель назад истерзанное женское тело.

Константин Павлович покурил, равнодушно глядя на размеренный танец золотых бликов на черных волнах, понаблюдал за работой грузчиков на паромной станции. Не дождавшись озарения, бросил в воду окурок, повернулся спиной к Борисоглебской церкви, дошел вдоль реки до строящегося моста, свернул у Смольного института. Он честно пытался сосредоточиться на расследовании, пробовал вызвать в памяти картины с мест убийств Блюментрост и Герус, но аккомпанементом к бескровным