Вежливо извинившись, я обошла столики и людей, направляясь на улицу. Мне отчаянно нужен был воздух. Давление от пребывания здесь ощущалось как еще одно звено к моей цепи, приковывающее меня обратно и закрепляющее меня.

Я толкнула стеклянную дверь наружу и оказалась на краю участка, придерживая платье одной рукой, чтобы легче двигаться, в то время как в другой болталось шампанское. Я побрела к задней линии участка.

Я расстегнула ремешок на каблуках одной рукой, сбрасывая их со стоном облегчения. Пошевелив своими накрашенными розовым лаком пальцами ног, я была загипнотизирована ощущением мягкого перемещения песчинок вокруг них.

Я сделала глоток шампанского, прежде чем ненадолго закрыла глаза, запрокинув голову к бескрайнему небу.

Глубокий вдох, глубокий выдох.

Легкий ветерок ласкал мое тело, наполняя легкие свежим воздухом.

Открыв глаза, я посмотрела на ярко-голубой океан передо мной. Влажный утрамбованный песок привлек мое внимание там, где он был раздавлен неумолимым морем, вызвав легкую довольную улыбку на моем лице.

Осознание пробежало по моему позвоночнику, предупреждая меня. Я почувствовала, что кто-то наблюдал за мной, но отказывалась повернуться и посмотреть. Это был небольшой промежуток времени, когда я хотела остаться в тишине, и тот, кто был рядом, полностью украл это у меня.

Я почувствовала движение кого-то, идущего по песку. Мое тело напряглось, когда шаги остановились рядом со мной — близко, но не слишком. Я подождала несколько мгновений, прежде чем краем глаза, заметила, что Холлис смотрел в сторону океана, поскольку проигнорировал мой теперь испытующий взгляд, продолжая молчать. Он был одет в темно-синий костюм и белую рубашку с черными мокасинами, которые, казалось, идеально соответствовали линиям его громоздкого тела, отчего он казался старше своих двадцати одного года.

Он напомнил мне современного криминального авторитета. Никакой мягкости — Холлис был воплощением твердости, от линий его тела до резких черт лица, и когда эти льдисто-голубые глаза смотрели на тебя, по телу пробегал холодок недоброго предчувствия. Светло-рыжие завитки его волос ничуть не смягчали его, они почти придавали ему видимость нормальности, которая не вязалась с его суровыми чертами лица.

— Тебе нужно держаться подальше от меня, от моих братьев, — нго слова нарушили спокойствие.

Я раздраженно фыркнула.

— Ты тратишь много времени, говоря мне то и это, приказывая мне держаться на расстоянии, — я повернулась к нему лицом и приподняла бедро, положив на него руку. — И все же ты здесь, преследуешь меня и проецируешь себя в мою жизнь добровольно.

Он двигался так быстро, что у меня даже не было возможности моргнуть, когда он возвысился надо мной, используя свой рост для устрашения моего маленького тела. Я не боялась его, но была осторожна и заинтригована эмоционально закрытым человеком, находящимся в пределах моей досягаемости.

Одна из его рук обхватила и надежно удержала обе мои. Мой бокал упал, когда Холлис манипулировал моим телом и притянул меня спиной к себе спереди, схватив за талию, чтобы удержать на месте. Я не могла пошевелиться, когда он нежно положил свой подбородок мне на макушку.

Любому наблюдающему это показалось бы сладостными объятиями любовника, но неподвижность его тела заморозила слова у меня на языке. Убаюкивая меня ложным чувством безопасности, он не понимал, что я умела распознавать сигналы тела. Мои мышцы напряглись, и я стиснула зубы от снисходительного смешка, который вырвался у него так естественно.

— Если бы я захотел тебя, я мог бы получить тебя, — самоуверенно заявил он. — Например, в классе они прикасались к тебе, а я нет. Мы совершенно одни на этом участке пляжа. Я мог бы подчинить тебя своему желанию, прямо здесь и сейчас скользнув прямо в твое жаждущее влагалище.

Я непроизвольно сжала бедра.

— Но я держу пари, что такая сука могла бы околдовать и заманить в ловушку здравомыслящего мужчину. И он выпил бы яд, который ты так охотно вливаешь, только для того, чтобы сразить твое ядовитое сердце и ядовитые зубы, оставив его окровавленным у твоих ног.

Я снова прижалась к нему задницей, чтобы подчеркнуть свою правоту и свести на нет его слова, чувствуя, как его член твердел сильнее, что уже было через штаны. Его тело и разум, очевидно, не были синхронизированы.

Мне нравилось слушать его ложь, когда его тело раскрывало правду. Мы оба были затронуты друг другом, независимо от того, насколько сильно мы этого не хотели или насколько фатальной была эта идея. Было так много всего, чему можно научиться, постепенно убирая слова и читая язык тела. Холлис оттолкнул мое тело от своего. Я развернулась лицом к нему.

— Тебе следует попробовать свои слова на вкус, прежде чем выплевывать их, — возразила я, раздраженная тем, что его слова нанесли боль под моей плотью. — И ты называешь меня лгуньей, — я рассмеялась, но это был глухой и горький звук.

Забавно, что люди, которые тебя подвели, были теми же самыми, которые разыгрывали другую версию истории и изображали самих себя в роли жертв. Когда они ничто.

— Я вежливо попросил тебя, — он откровенно солгал, сохраняя серьезное выражение лица. — Возвращайся туда, куда ты убежала.

Он посмотрел на часы, закончив разговор и не слишком деликатно отмахиваясь от меня.

— Ад был полон, поэтому они отправили меня обратно сюда, — я усмехнулась, наблюдая за ним мгновение, когда он встретил мой взгляд своим собственным.

Осторожный мальчик теперь был расчетливым человеком, и меня поразило осознание того, что я никогда по-настоящему не знала его и никогда не узнала бы. Тупая боль сжалась в моей груди, и я бездумно потерла ее, пока вся ярость просачивалась наружу, заставляя меня просто хотеть забраться под кожу, чтобы вырвать ненужную боль.

Во второй раз за неделю я развернулась, убегая из его пространства. Я подобрала с песка свои туфли, оставив его там созерцать наше взаимодействие, не обращая внимания на обжигающий взгляд в мою спину. Я неторопливо вернулась к боковому входу, опираясь одной рукой о здание в качестве равновесия, отряхивая налипший к ногам песок и снова надевая каблуки. Я застегнула их и вернулась на вечеринку с вымученной улыбкой на лице, похоронив этот разговор глубоко-глубоко в душе, чтобы не позволить ему затянуться и причинить боль.