Джоан на галазах расцвела – так всё было хорошо.

Мама оставила ей коробку с бархатистыми персиками, баночку ячменных леденцов и несколько книг. Но главное – она пообещала, что больше никогда в жизни Джоан не почувствует себя брошенной.

– А всё благодаря тебе, Элизабет, – сказала Джоан, протягивая подруге леденец. – Пожалуйста, не уезжай. Мы только подружились, и я буду скучать без тебя.

– Найдёшь себе других друзей, – ответила Элизабет, посасывая леденец.

– Нет, мне не нужны другие. После тебя все кажутся такими обычными. Кстати, ты приглядываешь за моим кроликом?

– Конечно. Ой, Джоан, он такой хорошенький! Уже узнаёт меня и смешно сопит, уткнувшись носиком в клетку. Вчера я взяла его на руки – он прижался ко мне и уснул, а я его нянчила, пока звонок не прозвенел.

– А ко мне сегодня заглядывал Гарри, – доложила Джоан. – Он тоже не хочет, чтобы ты уезжала. Он готов подарить нам ещё двух крольчат. И у нас на двоих будет целых три!

– Ох, здорово, – вздохнула Элизабет. – Если б знать сразу, что в Уайтлифе окажется так хорошо, я бы ни за что не решила уехать. Ой, мне пора идти, нужно сбегать за нотами, и – на музыку.

Ричард и мистер Льюис уже ждали её. Дуэт получался всё лучше, и Ричард давно перестал ворчать, что связался с девчонкой. Ребята сыграли пьесу от начала до конца, и мистер Льюис остался доволен.

– Прекрасно, Элизабет, прекрасно. Я вижу, ты подтянула тот сложный фрагмент. Звучание почти безупречное. А теперь сыграй для Ричарда пьесу о море.

Элизабет вложила всю свою душу в это исполнение. Ричард и мистер Льюис слушали не шелохнувшись. Когда раздался последний аккорд, Ричард сказал:

– Здорово! Пусть это будет твоим отдельным выступлением в конце четверти.

– Я ей то же самое говорил, – заметил мистер Льюис. Он подсел к пианино и взял несколько аккордов. – Но она не хочет.

– Нет, я хочу! – с пылом возразила Элизабет. – Просто я скоро уезжаю.

– Опять двадцать пять, – поморщился Ричард. – Что за глупое упрямство? Ты ведь можешь остаться, тебя никто не гонит. Знаешь, с музыкой у тебя всё хорошо, конечно, а вот с головой не очень. – И он ушёл, забрав свои ноты.

Элизабет прикусила губу. Зачем Ричард так сказал?

– Ты на него не обижайся, – заметил мистер Льюис. – Ричард рассчитывал на тебя, а теперь придётся задействовать Гарри, хотя он гораздо слабее тебя. Ну да ладно, продолжим занятия.

Но Элизабет не могла сосредоточиться. Она совершенно запуталась. Ей одновременно и хотелось остаться в Уайтлифе и не хотелось – прямо какой-то дух противоречия.

После музыки Элизабет отправилась в сад помогать Джону.

– Желающих помочь мало, да и то по настроению, – пожаловался Джон. – Никто не хочет работать, а у меня тут прополка, окучивание грядок. И что ты думаешь, хоть один человек пришёл?

– Но я же тут, – улыбнулась Элизабет.

– Согласен, но ты ведь скоро уедешь. Вот если б осталась, мы бы развернулись в полную силу. Мистер Уорлоу готов выделить тебе кусок земли.

– Да, просто мечта, – сказала Элизабет, оглядывая сад. – Получается, ты тут главный?

– Ага, под руководством мистера Уорлоу. Меня же никто не заставляет копаться в земле, я сам этого хочу. Я уже два года тут вожусь, и мне кажется, сад похорошел, как считаешь?

– О да, тут замечательно, – согласилась Элизабет, вежливо опустив тот факт, что она и двух месяцев не прожила в Уайтлифе. – Знаешь, у меня тоже есть много интересных задумок. Например, я бы посадила вон там розовый алтей. Он вырастет и перекинется через стену.

– Алтей розовый? Слушай, да ты просто умница, Элизабет! – Джон выпрямился, опёршись на мотыгу. Потом, немного подумав, почесал в затылке и сказал: – А что, и правда! Достанем семян и посеем. По осени я бы ещё кое-что добавил. Давай на следующем собрании попросим деньги на семена?

– Придётся без меня, – вздохнула Элизабет. – Ведь это будет моё последнее собрание.

– Последнее?! – воскликнул Джон и в сердцах вонзил мотыгу в землю. – Знаешь, кто ты после этого? Трусливая гусыня!

– А вот и нет! – обиделась Элизабет. – Я просто дала себе слово и должна быть последовательной.

– А как же наш сад? Как же верховая езда, занятия музыкой и твоя лучшая подруга наконец? Ты хочешь отказаться от всего этого только ради собственной гордыни? Разве это не трусость? Знаешь, я очень разочарован в тебе.

Элизабет ушла, вконец рассерженная. С какой стати её обвиняют в трусости? Да она вообще ничего не боится!

На площадке с качелями не было ни души. Элизабет забралась на самые высокие качели и оттолкнулась что есть силы.

«Пора навести порядок в собственной голове, – рассуждала Элизабет. – Начнём с того, что я не хотела сюда ехать и поклялась маме, мисс Скотт, да и самой себе, что очень скоро меня выгонят. На собрании мне пообещали, что в конце четверти я могу покинуть школу. Я своего добилась, отлично».

Элизабет взмывала в небо всё выше и выше, при этом качели ужасно скрипели.

«Я получила то, что хотела, – продолжала про себя Элизабет. – Я уезжаю, потому что ненавижу эту школу. Стоп. Ведь это неправда. Я же вру сама себе, это я сперва так думала. А теперь мне тут нравится. Ко мне хорошо относятся, если никого не доводить. У меня есть подруга, и она будет скучать без меня. Я практически предала Ричарда, потому что не выступлю с ним дуэтом. Я не оправдала надежд мистера Льюиса. На меня обиделся Джон: он считает, что я наплевала на его сад, хотя на самом деле я люблю копаться в земле. И ещё Гарри готов подарить мне двух крольчат».

Элизабет посильнее оттолкнулась, взлетая над землёй и словно подгоняя свои мысли.

А мысли были такие:

«Так зачем уезжать? Это же самообман. Я уезжаю не потому, что мне плохо. Напротив, я чувствую себя абсолютно счастливой. Я уезжаю потому, что мне стыдно признаться в собственной неправоте. Я обыкновенная гордячка. Да, и ещё слабак – ведь нужно просто передумать и сказать, что была не права!»

Элизабет прекратила раскачиваться и стала притормаживать ногами. Качели уже не скрипели, и девочка упёрлась взглядом в землю, напряжённо думая. Никогда прежде ей не приходилось так сильно напрягать извилины. И наконец она выдохнула и произнесла вслух:

– Элизабет Аллен, да ты же трусиха! Самая настоящая трусиха! Уильям прав. И Ричард с Гарри тоже. Ты боишься повиниться перед всей школой. К тому же ты ещё и глупая, Элизабет Аллен, и мне стыдно за тебя!

Никто прежде так строго не отчитывал её, как она сама. Девочка продолжила внутренний монолог: «Но если я глупая, разве я не могу поумнеть? Неужели из-за собственной гордыни я готова испортить себе жизнь, да ещё и жизнь Джоан? Нет, я этого не сделаю! Значит, я не такая уж и глупая? И не такая слабачка? Я же помню, как сказал Уильям, – жизнь мне подсказывает одно, а я прячу голову в песок как страус».