обрадовался, когда увидал своих старых приятелей. Бросил дела на своего помощника и поехал выпивать с казаками. И вовремя, еле успели занять хороший стол в чайной, как туда стали набиваться другие посетители. Юра Червоненко стянул КХЗ, в котором он был, повесил его на вешалку у стены, сел к столу, огляделся в предвкушении приятного застолья, увидал, что сидящий рядом с ним Саблин заулыбался, и спросил:

— Ты чего, прапорщик?

— Юра… А чего у тебя с лицом-то? — посмеиваясь спрашивает Аким своего старинного приятеля.

— А чего? — не понимает Червоненко. А сам трёт щёки пятернёй. — Чего с ним? Ты про что?

— Так Аким имеет в виду, что у тебя твоя тыква больше в шлем не влезет, — смеётся вместе с Саблиным Кульков. — Ты когда последний раз в броню-то залезал?

Да, Юра заметно располнел за последнее время. Он пропустил призыв. Не пошёл на войну. После последнего тяжёлого ранения, полученного при, казалось бы, пустячном деле, после которого он едва выжил, он стал призывами манкировать, хотя до выслуги ему было ещё не близко. Впрочем… он мог себе это позволить. Червоненко не боялся, что его исключат из казачьего круга, из «общества». Ему от отца, заслуженного казака Степана Червоненко, достались хорошие участки на берегу болота. Пологие, ровные выходы к воде. Там Юра развернулся: поставил поначалу одну сушилку, где выпаривал на поддонах болотную воду, собирал сухих амёб, прессовал из них брикеты, а на те брикеты был спрос. Города на севере скупали болотных амёб. Раньше их брали как топливо и как добавку в корм для скота, а потом научились вырабатывать из них азот. И оказалось, что эти мерзкие одноклеточные, отравившие всю пресную воду, очень нужны для повышения урожайности. Тут Юра уже не терялся и поставил ещё две сушилки на берегу, и дела у него пошли хорошо. На трёх сушилках на него работало шесть человек, не считая ещё помощника, который выполнял роль управляющего. Не стеснялся Червоненко и сыновей своих ставить на сушилку. И даже в полуденную жару заставлял их работать. Дескать, ничего, пусть знают, как она, копейка, зарабатывается. Ведь за их учёбу денег отдавал он немало. На самом деле человек он был хоть и болтливый, острый на язык, но вовсе не злобный. Червоненко никогда не обижался на шутки в свой адрес и теперь, когда товарищи над ним смеялись, посмеивался вместе с ними и пояснял им:

— Да ладно вам, ну, раздобрел малость. Это всё от нервов.

— От нервов? — удивлялся Ряжкин.

— А ты думал! — говорил Юрка. — Голова с утра до ночи гудит, заказы есть, договоры есть, а выполнять их… иди ещё попробуй. Рук рабочих не хватает, а китайцев свои же казаки в станице не жалуют, говорят, что и так их много, на меня злятся, я, мол, ещё больше завожу. А сами китайцев тоже нанимают, хоть тыкву собирать, хоть кукурузу пропалывать. А наши, да и пришлые, работать на сушилках не желают. Вот и нервничаю… А от этого и ем…

— Так ты людям побольше предлагай, — говорит Кульков. — Может, и пойдут к тебе.

— Да не из чего предлагать, копейку-другую заработаю, и то радость, — жалуется Червоненко.

— То-то тебя так на копейках распёрло, — заметил Аким, и казаки вместе с Юркой засмеялись. А тут к ним наконец и официантка подошла и на ломаном русском спросила:

— Господа казаки решили, что заказывать будут?

Саблин действительно был рад видеть друзей, с которыми не встречался долгие месяцы, и сказал официантке:

— Давай неси сюда лепёшки с курицей, паштет неси, печёные кактусы, свинину… В общем, неси всё, что там у вас есть, — а потом решил: гулять так гулять, не каждый же день присваивают звания, и добавил: — А сначала пива принеси, холодного. Есть у вас?

— Пиво? — переспросила официантка. И тут же добавила: — Пиво есть, — и покивала головой. — Холодное, холодное.

— Вот и неси! И «синенькой» по рюмашке — закончил Аким.

— Ты никак угощаешь, прапорщик? — уточнил на всякий случай Николай Кульков.

— Так за звезду всяко проставиться нужно, — пояснил Саблин. — Так что… угощаю.

— Вот это я понимаю! — воскликнул Кульков. — Вот это дело!

— Ну, оно и понятно, — пояснял ему Ряжкин. — Чего ему стесняться? У офицеров и зарплата, она повыше будет. Можно и угостить друзей.

— Да, кстати, — заинтересовался Коля. — А какое же у тебя теперь содержание? Какие боевые?

Новоиспечённый прапорщик не хотел об этом говорить, но отвечать было нужно, и он сказал немного обтекаемо:

— Да звёздочка сама не шибко много денег прибавляет. Получать буду чуть больше, чем урядник.

Но товарищам всё разъяснил Юрка, он всегда был в курсе всего:

— Звание, это… само по себе оно… оно и вправду в этом деле не главное, главное должность! Я знаю, что урядник на должности командира взвода получает больше, чем вахмистр при штабе.

Это было правдой, и в последнем призыве, на должности комвзвода, он получал содержание в два раза выше, чем самый опытный рядовой казак, хоть пулемётчик, хоть снайпер. В общем, приличные деньги. Особенно хорошо ему начислялось содержание за дни, проведённые на позициях. Но говорить об этом Акиму всё-таки не хотелось, и, к его радости, официантка как раз принесла первый поднос с едой, синей дорогой водкой и пивом в больших и запотевших стаканах, и он, помогая ей составить тарелки, рюмки и стаканы на стол, сказал:

— Ну ладно вам, берите уже, — и сам первый поднял рюмку.

Тут болтать стало не о чем, пришло время выпивать, и Коля Кульков взял свою рюмку и сказал тот самый тост, который в таких случаях все и говорят:

— Ну, Аким, чтобы следующая звезда была не посмертной!

Выпили. Стали закусывать, брали кому что приглянулось. И Вася говорит:

— Да, водочка эта хороша. Пьётся — и не чувствуешь, как по горлу течёт. Раз —