Юнь. У неё всё та же замысловатая причёска, густые волосы собраны в большой пучок на макушке. На ней белая рубашка, казачки такие не носят, через неё бельё разглядеть можно, если близко стоять. Узкие брюки. Казачки и такие не носят. А ещё у неё крашеные ногти. Никто из местных женщин такие себе позволить не может. Попробуй с такими домашнее хозяйство вести. Хату убирать, кур общипывать, сало солить или, к примеру, кукурузу лущить.

— Здравствуйте, господа казаки, — голос у неё и вправду чарующий. — Никак, новые погоны обмываете?

— Ага, — говорит Червоненко и добавляет: — Вот, Аким наш опять отличился. Посидишь с нами? — при этом он попытался обхватить красавицу за талию, но та легко отводит его руку.

Саблин смотрит на дружка неодобрительно, но Юрка не видит его взгляда, он не отрывает глаз от хозяйки заведения. А Юнь продолжает:

— Ну что ж, поздравляю вас, господин прапорщик.

После Юнь подзывает одну из официанток, что-то говорит ей, и та быстро уходит. А красавица, глядя на Акима, произносит:

— А вы, прапорщик, значит, снова отличились?

— Да, ничего… — начинает что-то мямлить Саблин. Он немного стесняется оттого, что при нескольких товарищах, которые сидят с ним за столом, она обращается именно к нему. А казаки всё это слушают внимательно. — Ничем я особо и не отличался… Это так всё… Получилось просто…

— Он ещё и хвастать не может, — умиляется Юнь, а официантка уже приносит поднос с рюмками, в которых синеет дорогая кактусовая водка. — Это вам, господа казаки, от заведения.

— О… — загудели подвыпившие мужчины. — Вот спасибо, хозяюшка. Вот угодила, угодила…

— Ну так посиди с нами хоть чуть-чуть, — бубнит Юрка и снова пытается приобнять красавицу.

Но она улыбается и уходит. А казаки таращатся ей вслед, и один из недавно примостившихся за стол говорит оценивающе:

— Как по мне, так зад у неё тощий малость.

— Сам ты тощий! — восклицает Червоненко, он говорит это так, с таким жаром, словно сказанное было о нём самом или о близкой ему женщине. — Отличный у неё зад! Вон, Аким не даст соврать!

Посла этих слов все, кто был за их столом, включая и самого Юрку, уставились на Саблина, как будто ждали каких-то пояснений: ну, Аким, рассказывай, что ты знаешь про зад хозяйки чайной? А тот, потемнев лицом, смотрит на казаков и наконец произносит:

— Юрка… Чего ты мелешь-то?

— А что? — Червоненко то ли удивляется, то ли делает вид, что удивлён, и продолжает: — Так ты разве с нею шашни не водил? Ну, водил же… Ты чего, Аким, не помнишь?

Кондиционеры работают в чайной изо всех сил, но тут вдруг прапорщику стало душно, он расстегнул ещё одну пуговицу на кителе, поправил жёсткий ворот и говорит своему товарищу весело, думая, что так он весь этот разговор переведёт в шутку:

— Вот дурак! Чего ты несёшь-то?

— Так что, Аким, — интересуется Вася. — Были у тебя шашни с Юнь?

— Да что вы его слушаете, — уже не на шутку волнуется Саблин. — Буробит дурак, язык-то пьяный.

Но тут Осип Сивко, что присел к ним за стол, умудрённый жизнью казак, расправляя усы, говорит серьёзно:

— Может, Юрка буробит спьяну, оно, конечно, за ним такое водится… Но вот сколько лет я сюда ни хожу, но чтобы Юнь кому целый поднос синей водки от заведения жаловала, такого я не припоминаю.

Все казаки, скрывая усмешечки, смотрят на Акима: ну, что скажешь?

А сказать-то ему и нечего. Он не из тех людей, которые за словом в карман не лезут и всегда знают, что ответить. Вот если места рыбные определить в болоте — это да; дорогу среди рогоза найти — это он может лучше многих других; сектора ведения огня верно прикинуть, узлы обороны расчертить он тоже в состоянии; минные поля спланировать, ИОТы вывести… всё, всё это простой русский человек Аким Саблин может, обо всём этом понятие он имеет, но вот весело огрызнуться, придумать какую-нибудь отговорку или просто перевести тему… Нет. И посему прапорщик лишь берёт принесённую рюмку водки, хмурится и отвечает с непониманием:

— Нешто вам поговорить более не о чем?

Казаки посмеиваются. Тем более что этот балбес Червоненко тоже берёт рюмку и ещё так, чтобы не видел Саблин, подмигивает всем многозначно: ну, вы видели?

Казаки снова выпивают. И тема, к радости Саблина, меняется сама собой. Теперь заговорили о новых шлемах, о «семнадцатой модели», которая уже стала поступать в полк, говорили о том, что у них сначала были проблемные мониторы, но потом инженеры что-то там «допилили», и теперь новые шлемы работают вроде корректно. А по крепости они заметно превосходят «шестнадцатую», и якобы они более удобные. И пока казаки обсуждали новую часть брони, прапорщик встал и пошёл в сторону уборной, а она как раз находилась возле лестницы, что вела наверх, в комнаты для приезжих.

Проходя мимо стойки-прилавка, он внимательно поглядел на парня, который отсчитывал для официантки сдачу у кассы. Этого парня он никогда в станице не видал. Да и одет он был не так, как одеваются станичные ребята. А ещё он казался серьёзным. Из уборной Аким вышел, но не вернулся в гудящий от людей зал, к своим товарищам, а поднялся по лестнице на второй этаж. Тут воздух посвежее. Он останавливается, оглядывается: не идёт ли кто. Его поведение не совсем обычно. Саблин словно опасается чего-то. Постоял в коридоре некоторое время, потом всё-таки решился и прошёл до двери, на которой висела табличка с надписью «Служебная». Он ещё раз поглядел в сторону лестницы, а потом пару раз костяшками пальцев ударил в хлипкий пластик двери.

— Ну, входите… — слышит Аким и открывает дверь.

Юнь сидит за столом, только развернулась к нему боком и одну из ног поставила на близко стоящий к ней стул, она лузгает