Силы, двигавшие периферийную революцию в городах Китая, так же как и их сельские аналоги, являлись порождением социальной и экономической политики Мао. Гордостью социалистических стран было отсутствие (по крайней мере на бумаге) безработицы, считавшейся капиталистическим злом. Мао придумал, как занять население – направить миллионы городских молодых людей «ввысь в горы, вниз в села, чтобы учиться у крестьян»[103]. Хотя программа преподносилась как политическая кампания, направленная на переобучение городской молодежи, она служила удобным решением проблемы городской безработицы. В то же время все фабрики, магазины, больницы и прочие городские поставщики услуг, наряду с государственными и образовательными учреждениями, были превращены в «рабочие единицы»[104]. Поскольку безработица при социализме считалась недопустимой, всем рабочим единицам в городах было поручено занять как можно больше народа, даже если стоимость чистого продукта уступала размеру фонда зарплаты. Но проблема безработицы не исчезла, и обычай отправлять городскую молодежь в деревню, появившийся в начале 1950-х годов, получил максимальное распространение в годы «культурной революции».

После смерти Мао Цзэдуна и окончания «культурной революции» молодежь перестали посылать в деревню. Официально об этом было объявлено в октябре 1978 года, но юноши и девушки начали предпринимать отчаянные попытки вернуться в город много раньше. В конце 1970-х – начале 1980-х годов в китайские города хлынул поток возвращавшихся из деревни молодых людей; по некоторым оценкам, их число достигало 20 миллионов, что составляло 10 % городского населения (Ma Licheng 2005: 147). В 1979 году в Пекин вернулось более 400 тысяч человек – 8,6 % от общей численности столичного населения. В Тяньцзине дела обстояли еще хуже: туда вернулись 380 тысяч человек, что составило 11,7 % от численности населения (Xiao Donglian 2008: 621). Возвратившаяся молодежь испортила показатели занятости. Помимо государственного сектора взять их на работу могли только немногие коллективные предприятия, которыми управляли уличные комитеты и которые и без того испытывали огромное давление и не могли обеспечить работой такое количество людей. Не желая признавать масштаб безработицы и промахи социализма, китайское правительство придумало новый термин для вернувшихся из деревни – «молодежь, ожидающая трудоустройства». Словесный кунштюк не помог: ситуация приняла угрожающий поворот. Большие города были охвачены протестами, поскольку лишь небольшое число вернувшихся смогли найти работу, а решения не предвиделось. В начале 1979 года безработная молодежь в 21 провинции с лишним прибегла к разнообразным формам протеста: блокировала железнодорожные пути, окружала правительственные здания.

Оюэ Муцяо, известный экономист и советник Госсовета по экономике, опубликовал 20 июля 1979 года статью в «Жэнь-минь Жибао», призвав правительство разрешить индивидуальную трудовую деятельность. Эта стратегия уже доказала свою эффективность, решив проблему безработицы, с которой многие города столкнулись в 1949-1950-х годах вскоре после образования Китайской Народной Республики (Xue Muqiao 1996: 268–272). Будучи правоверным коммунистом, Оюэ верил в идеи социализма и общественной собственности; но как экономист он знал, что предложенные им меры возымеют действие. Растущая безработица и угроза массовых социальных беспорядков заставили китайское правительство прислушаться к совету Оюэ Муцяо. 29 сентября 1979 года на собрании в честь 30-летия КНР председатель Постоянного комитета ВОНП Ε Цзяньин предложил признать «индивидуальное хозяйство» («гэти цзинцзи»); это был эвфемизм для обозначения частного предпринимательства (Ma Licheng 2005: 150). Три месяца спустя – 30 ноября 1979 года – в городе Вэньчжоу появилось первое официально зарегистрированное «индивидуальное хозяйство». Китай открыл дорогу для возрождения частного предпринимательства в городах. То, что Мао заклеймил полной противоположностью социализму, теперь приветствовалось на официальном уровне как «дополнение и добавление к социализму» (Ibid.). Через два года – 17 октября 1981 года – ЦК КПК и Госсовет издали «Несколько постановлений о политике открытых дверей, оживления экономики и о решении проблемы безработицы в городах», в котором «индивидуальные хозяйства» превозносились как «необходимое дополнение» к социалистической экономике, основанной на коллективной собственности (Ibid., 151).

Становление «индивидуальных хозяйств» покончило с монополией коллективной собственности в китайских городах. За пределами подконтрольного государству общественного сектора экономики возникла совершенно новая экономическая сила. Хотя «индивидуальные хозяйства» получили официальное признание в 1981 году, они не были защищены в той же мере, что и госпредприятия, до 1992 года, когда рынок был объявлен неотъемлемой частью китайской экономики. На протяжении 1980-х частные компании, как и волостные и поселковые предприятия, подвергались неофициальной дискриминации и вынуждены были мириться с многочисленными ограничениями. Например, горожане не желали выдавать дочерей замуж за молодых людей, занятых в частном секторе, – такая работа считалась небезопасной, унизительной и постыдной. «Индивидуальные хозяйства» не могли нанять более семи человек: любая частная компания с восемью и более наемными работниками считалась капиталистической, а значит, незаконной[105]. Чтобы обойти подобные препоны, многие негосударственные компании были вынуждены «надеть красную шапочку» – то есть вступали в экономические отношения с властями волостного уровня и ниже, чтобы стать волостным или поселковым предприятием, а в городах договаривались с уличными комитетами и другими властными структурами, чтобы стать коллективным предприятием. Китайское правительство по-прежнему верило, что основой социализма является государственный сектор, и не хотело признавать частный. Но угроза массовой безработицы и общественных беспорядков заставила его пойти на уступки. В результате был найден компромисс: политика «трех „нет"» – ни содействия, ни публичного освещения, ни запрета – действовала в течение 1980-х – начале 1990-х годов.

В подъеме частного предпринимательства в Китае существенную роль сыграл географический фактор, что лишний раз демонстрирует периферийный характер экономической революции. Городок Вэньчжоу и прилегавшие к нему территории во времена Мао считались одним из беднейших районов провинции Чжэцзян[106]. Эта гористая местность, практически лишенная пахотных земель, не была приспособлена под ведение сельского хозяйства. Центральные власти не вкладывали средства в индустриальное развитие Вэньчжоу, полагая, что эта прибрежная область в любой момент может быть атакована Тайванем. В конце 1970-х годов транспортная система Вэньчжоу оставалась крайнє неразвитой. Тем не менее в начале 1980-х Вэньчжоу быстро превратился в колыбель частного предпринимательства. Хотя китайское правительство в 1981 году официально признало частный бизнес, оно продолжало придерживаться социалистических установок и неохотно допускало частников в сферы, в которых те могли «дополнить» общественный сектор. Власти ограничивали присутствие частных предпринимателей в отраслях, где хорошо себя чувствовали госпредприятия. В Вэньчжоу госсектор был представлен слабо и защищать его не требовалось, а потому местные власти отнеслись к частным предпринимателям более благосклонно, чем можно было ожидать. Как только в Вэньчжоу появились частные компании, местные власти, видя в них замену государственным предприятиям, начали оказывать им всяческую поддержку, в то время как в других регионах, с мощным госсектором, к частному бизнесу относились с подозрением. Не стоит забывать, что до 1949-го в Вэньчжоу в течение длительного времени успешно развивались торговля и обрабатывающая промышленность (в основном ремесленное производство), и это наследие – наряду с отсутствием госпредприятий – позволило расцвести частному бизнесу. Напротив, в регионах, которые щедро спонсировались государством в эпоху Мао Цзэдуна (таких, как, например, северо-восток Китая, самая развитая в промышленном отношении область страны накануне реформ), частный сектор продемонстрировал весьма посредственные темпы роста.