Еду к Иве и по дороге вляпываюсь в пробку. На ровном месте встали, ну что за идиоты вокруг? Бьюсь затылком о подголовник и достаю сигареты. Да уж, день сегодняшний не заладился еще в вечера, причем позавчерашнего. Черная полоса какая-то началась.

Иванне пишу, что чуть задержусь. Волнуюсь? Нет, тут что-то другое. Нервничаю. Ловлю себя на мысли, что просто хочу ее увидеть. Это так иррационально и немного странно, что становится не по себе. Но в то же время и напряг уходит.

Похер, потом разберусь. Как раз двигаться начали. Перестраиваюсь в левый ряд и нажимаю на тапочку.

Глава 22. Иванна

Макс, сам того не понимая, дал мне немного времени утром, чтобы заняться личными делами. От него поступает звонок и короткое, раздраженное:

— Я приехал.

На кофе не приглашаю. Забираю с тумбочки маленький ключик на простом железном кольце, запираю свою «тайную» комнату и обуваюсь в прихожей. Снимаю с вешалки кожаную куртку, пару раз провожу расческой по волосам. Челка падает на глаза, надо бы сходить в салон, подрезать, чтобы не мешала.

Попрощавшись с Тагиром, спускаюсь к машине. Макс барабанит пальцами по рулю, крепко сжимая губами сигарету и задумчиво смотрит в лобовое. Прежде, чем садиться в салон, костяшками пальцев стучу по стеклу. Он вздрагивает, поворачивает ко мне голову и жестом показывает, чтобы села. Взгляд потемневший, все черты лица заострились. Случилось что-то?

Мне, собственно, нет никакого дела, если это не касается работы. Сказал бы уже, значит личное.

— Бля, так и придется до отдела крутиться, — играя желваками, он выбрасывает недокуренную сигарету в окно и трогается с места. Всю дорогу молчит, иногда отвечая на звонки или тихо матерясь на других участников движения.

Час-пик уже прошел и до отделения мы добираемся довольно быстро. На крыльце стоят наши опера, дымят, тоже что-то сосредоточенно обсуждая. Косятся на нас. Представляю, как это выглядит со стороны. Не самое ранее утро, мы приезжаем вместе. Шаман, поигрывая четками, и выпуская дым кольцами разного размера, странно улыбается, без насмешки, скорее с удовлетворением. Хмыкает, салютует мне, а Максу, как и остальные, пожимает руку.

— Чего смурной такой? — спрашивает его Егор.

— Тебе показалось, — огрызается Макс. — Так, пока все тут, перераспределяемся сейчас. Егор, ты так и остаешься на дежурстве. Илюх, на тебе школа. Опроси учителей, детей. Не мне тебя учить. Шаман, тебе придется одному по семьям погибших девочек. Если всех не успеешь, завтра Дэн подхватит. Ну а мы с тобой, детка, — ухмыляется, — едем по живым. Здесь меня жди, сейчас вернусь.

Он уходит в здание. Опера за ним, а я отхожу к своему мотоциклу, проверяю, целый ли. Вдруг какой дебил думал взять покататься. Отгоняю на служебную парковку. До вечера мы все равно здесь не появимся.

— Где ты шляешься? — рычит Макс, когда я возвращаюсь к его машине. — Садись, поехали.

Первый адрес у нас относительно недалеко. Минут пятнадцать, и мы у подъезда. Осматриваем обычный проходной двор с детской площадкой и самодельными клумбами под окнами первых этажей. Дверь открыта настежь и для надежности зафиксирована кирпичом.

Шагаем в темный проем, отходим в сторону, пропуская двух мужчин с громоздким диваном. Мне, видно, как к подъезду подъезжает тентовая Газель, перекрывая обзор на нашу машину.

Макс вызывает лифт, шагает в кабинку и, недовольно поморщившись, косится на сильно потертые кнопки. Украдкой улыбнувшись, сама нажимаю на кнопку нужного этажа. Издавая страшные, поскрипывающие звуки, лифт поднимает нас на восьмой.

Звонок у пострадавших не работает, приходится стучать. Чудесным образом открывается дверь напротив и к нам выходит тоненькая женщина с кукулей из седых волос на макушке. Вместо халата на ней тёмно-синяя юбка-карандаш ниже колена, блузка в мелкий черный цветок и вязаная жилетка.

— Вы к этим? — кивает на закрытую дверь.

— К Сиротиным, да. А вы, простите, кто? — интересуется Макс.

— Нет их. Танька в магазин за молоком ушла, а муж ее на работе с утра. А я — Инесса Викентьевна Петровская, заслуженный педагог на пенсии и соседка этих… — ведет плечами женщина. — А вы кто такие будете?

Макс молча достает удостоверение. Инесса Викентьевна наклоняется чуть не вплотную, чтобы прочитать написанное. Её тонкие губы растягиваются в довольной улыбке.

— Ну наконец-то меня услышали!

Я делаю шаг ближе к Максу. Переглядываемся, в его глазах неожиданно появляются смешинки. Он засовывает руки в карманы и кивает мне, давая карт-бланш на общение.

— Рассказывайте, что у вас случилось, — предлагаю соседке Сиротиных.

— У меня? Да, у меня случилось. Вы знаете, жить стало совершенно невозможно. У них же черте когда, лет семь назад стряслось страшное. А я Таньке говорила, что дочку надо в больнице держать, странная она у них. А Танька мне все твердила: «Нет показаний. Нет показаний». А я столько лет в школе проработала, у меня глаз наметан…

— Ближе к делу, пожалуйста, — перебиваю я, предчувствуя нечто страшное, от чего волосы на руках и затылке встают дыбом.

— Это все по делу, — важно отвечает Инесса Викентьевна. — Так вот, девочка эта с собой покончила малюськой еще, подростком. Прямо из окна своей комнаты выпрыгнула. Представляете?

— Твою мать! — рычит Макс, а я, сглотнув, закрываю глаза, чувствуя, что внутри случается обрыв и от желудка по животу разливается кипяток.

Открыв глаза, обнаруживаю, что держу Марьянина за руку. Его брови вздернуты от удивления.

— Извини, — разжимаю пальцы и прячу обе ладони в карманы куртки.

— … а в последнее время у меня за стенкой каждую ночь то шаги, то вой, то как будто кто-то стену царапает, — тем временем продолжает женщина. — Так же и с ума сойти можно. Я куда только не обращалась. И никто! Никто мне не помогает!

— Что ж вы тут опять несете, Инесса Викентьевна! — раздается за нашими спинами. — Сколько же можно, а? Зачем вы и нас, и людей мучаете этой ерундой?

— Татьяна Сиротина? — развернувшись, спрашивает Макс.

— Да, я. А эта… — вздыхает женщина. — Вы не слушайте ее. Совсем из ума выжила!

— Это я-то выжила? Я?! — заводится Инесса Викентьевна.

— Тихо! — рявкает Марьянин. — Татьяна, давайте поговорим в квартире. Нам все равно надо осмотреться, — достает корочку.

— Конечно, сейчас, — нервно ищет ключи по карманам. Открывает нам дверь и пропускает в прихожую. — Мы квартиру из-за нее никак не продадим. Не могу я здесь жить больше, — голос Сиротиной вздрагивает. — Дышать не могу! Больно.

— Мы можем посмотреть ее комнату? — спрашиваю я, так как никаких санкционных бумаг у нас нет.

— Смотрели уже. Да и лет столько прошло…