Она бьёт цёлом да ниско кланеитце:

«Уж ты здраствуй, Марья доць Васильёвна,

60 Уж ты здраствуй, ты Митрей-ко Васильёвиць». —

«Приходи-тко-се, Домна Фалелеёвна,

Ко сутулому да ко горбатому,

Ко глазам косым, да ко ногам кривым,

К русым во́лосым да заонеськиим,

65 К поѓоворюшки да фсё корельскии!»

Испугалась тут Домна Фалелеёвна,

Воспрого́ворит Митрию книзю Васильёвицю:

«Уж ты ѓой еси, Митрий княсь Васильёвиць,

Ты спусьти-тко миня да к ро́дной матёнки —

70 Позабыла я со белы́х грудей цюдённой крес,

Со правой руки да я злацён перьстень».

Тут пошла тут Домна поскорёхонько,

Тут пошла она да во цисто́ полё,

Тут сковала Домна три ножицька,

75 Шьшо три ножицька да три булатные,

Она тыльём кладет да во сыру землю,

Востриём кладет да во белы груди.

Шьшо клала она да приговаривала:

«Не достаньсе, моё да тело белоё,

80 Ни сутулому да ни горбатому,

Ни глазам косым да ни ногам кривым,

Русым волосам да заонеськиим,

Поговорюшки да фсё корельския;

Ты достаньсе, мое тело белоё,

85 Ты серы́м волкам да на зьбираньицё,

Цёрным во́ронам да на сьлетаньицё,

Горьким пьяницям да на смотреньицё».

Тут выходит Митрий княсь Васильёвиць

Он на то ли на красно крыльцё —

90 Шьшё за цюдо-то да шьшо за диво-то:

Шьшё ф цистом поли серы́ волки зьбираютц́е,

Шьшё цёрны́ вороны сьлётаютц́е,

Горьки пьяници да фсё смотря́т ходят.

Он тут пришол, ножицьки взял да сам закололсэ.

ПОМОРСКИЙ БЕРЕГ

ГРИДИНО

Иван Тарасович Мяхнин

XXXI. Иван Тарасович Мяхнин, 39 лет <в 1905 г.>, крестьянин деревни Гридино (7/1, л. 4 об.).

244. ИСЦЕЛЕНИЕ ИЛЬИ МУРОМЦА И БОЙ С ДВОЮРОДНЫМ БРАТОМ

Жил-был старик да старуха. Был у их старый Илья Муромец. Тритц́еть лет у его и нок не́ было. Мати да отець ушли на́ полё сена́ косить. Пришло две калики подорожныих. Просят у его мило́сьтину. «Не могу, — говорит, — подать, у мня нок нету». Оны говорят: «Спусьтись с сундука». Он стал спускатьц́я — у него ноги и стали. Подал он милосьтину каликам подорожныим. Калика говорит: «На-ко, выпей у меня ис кувшиниця». Он как выпил, так силу и учюствовал у себя. Оседлал-обуздал своего доброго коня и поехал в чисто́ поле. Езьдил, езьдил, затем наехал себе бога́тыря порядочьнёго. Он скрицял-зыцял во всю гортань богатырськую. Под бога́тырем конь пал на коленка. Оны ударились во копья бурзоменьскии, ф палици булатныи, во сабельки вострыи, тем лекким боем рукопашостним черес те гривы лошадиныи. Зьбил его богатырь на сыру землю, сел на белы груди. — «Скажи, — говорит, — ты коё́й орды, коёй земли, коёго́ отця, которой матери?» — «Кабы я сидел на твоёй груди, дак не спрашивал не имени, не изотчины, прямо порол бы груди белыи». — «Ты скажи, скажи, да не утай, скажи: ты коёй орды, коёй земли, коёго́ отця, которой матери?а — «Дай-ко мне, Осподи, силы друго́ столько. Мне, Илье Муромцю, смерть не написана, а теперь смерть приходит!» Заиграла у его сила в могучи́х плечях, збил бога́тыря, сам сел к ему на белы́ груди. «Ты скажи, скажи, — говорит, — ты коёй орды, коёй земли, коёго́ отця, которой матери?»а По два раза спросил. — «Я есь ис проклято́й Литвы, из неверной земли. Двоюро́дный брат». Поднял его Илья за белы руки, ц́еловал ф сахарни́ уста, поехали оны ф красен Киеф грат, ко тому ко солнышку Владымеру.

245. ДУНАЙ ИВАНОВИЧ

Ой же ты, езьдил Дунай из орды в орду,

Из орды в орду да из земьли в землю.

Ой, заехал к королю да к Ляховиньцькому.

Уш он жил у короля да ровно деветь лет;

5 Перьво три́ годы он жил у короля во стольшицьках,

Друго три́ годы он жил у короля во конюхах,

Третьё три́ годы он жил у Настасьюшки ф постельшицьках:

Не пуховыи перинушки отряхивал,

Не круто, высоко изголовьицё накладывал,

10 Тойко спал с Настасьёй на кроватоцьки тесовыи,

На одной периноцьки пуховыи,

Как дёржал руки выше колен, пониже пояса,

Как лёжал он у Настасьи на белых грудях.

Заводилсэ у короля поцесен пир

15 Как на фсех князей на фсех на бо́яроф,

Ой на фсих сильниих, могуциих бога́тырей.

Ишше фси-то на пиру-то пьяны, ве́селы,

Ишше фси-то на пиру да приросхвастались:

Как которой хвастат молодой жоной,

20 Как которой хвастат золотой казной,

Как которой хвастат силой богатырьською.

Как один Дунаюшко не хвастаёт.

Ешше ходит король по полатам белокаменным,

Сам он говорит да таковы реци:

25 «Ой же ты, Дунай да сын Ивановиць!

Для цего ты, Дунаюшко, не хвастаёшь?

Или не́цим, добру тибе веть молотцю, похвастати?»

Говорит Дунай да таковы реци:

«Ой же ты, король да Ляховинцькии!

30 Ишше есть у мня да цим похвастати!

Как жил у тя у короля ровно деветь лет;

Перво три́ годы я жил у тя во конюхах,

Ай друго три́ годы я жил у тя во стольшиках,

Третье три годы я жил у Настасьюшки ф постельшицьках:

35 Не пуховыи периноцьки ростряхивал,

Не круто́, высокоё зголовьицё накладывал,

Тойко спал с Настасьёй на одной периноцьки пуховыи,

Ай лёжал у Настасьи на белых грудях».

Тойко тут королю за беду палось,

40 Ой за ту досадушку великую:

«Ой вы, пановя мои, улановя,

Уш как те тотара немилосьливы!

Вы ведите-ко Дуная во цисто́ полё,

Хоть во то ф полё Куликово,

45 Ай ко той ко плахи г белолиповой,

Ай рубите-ко, казните с плець[546] да буйну голову».

Ой как брали Дуная за белы руки,

Поводили во то ф полё Куликово,

Ко той ко плахи г белолиповой,

50 Как рубить-казнить да буйну голову.

Тут Дунаушко да вот росплакалсэ:

«Ты прошшай, прошшай, да прошшай белой сьвет!