а тенденция к снижению цен на продукты питания пошатнула властные устои землевладельческой аристократии.

Не стоит преувеличивать первоначальное превосходство Великобритании над континентальной Европой. Знаменитые британские изобретения вскоре распространились за рубежом, и к 1851 г. всем, кто прогуливался по чудесам Хрустального дворца, стало ясно, что Соединенные Штаты обогнали Великобританию в области машиностроения. Несмотря на запреты на экспорт, британские инженеры и рабочие сделали технологии страны широко известными на континенте и в Северной Америке. В масштабах экономической истории отставание в три-четыре десятилетия отнюдь не является чем-то необычным: иногда определенному изобретению требовалось столько времени, чтобы созреть и стать экономически значимым.

Неоднократно предпринимались попытки датировать начало национальных всплесков промышленной активности. Но это во многом надуманная проблема. В одних странах индустриализация началась молниеносно, в других - почти незаметно; в одних экономика сразу же пошла вверх, в других потребовалось несколько попыток, прежде чем она начала двигаться. Там, где государство активно содействовало индустриализации, как это было при министре финансов России С.Ю. Витте в 90-е годы прошлого века. Витте с 90-х годов, разрыв преемственности был более значительным, чем в других странах. Последовательность европейских стран достаточно ясна даже без точной датировки: Бельгия и Швейцария - первые индустриальные страны, Франция - после 1830 г., Германия - после 1850 г., другие страны - значительно позже. Однако важнее общая картина и то фундаментальное противоречие, которое она вскрывает. С одной стороны, каждая европейская страна шла своим путем индустриального развития; не может быть и речи о том, что британская модель просто копировалась, хотя бы потому, что в других странах она не воспринималась как ясная, однозначная и привлекательная. Британские особенности были настолько своеобразны, что такое прямое подражание вряд ли было бы возможно.

С другой стороны, с большего расстояния мы можем различить среди разнообразия национальных путей все большее совпадение, которое можно отнести к общеевропейской индустриализации. Если оглянуться назад, примерно на 1900 год, то такие страны, как Великобритания, Франция и Германия, пришли к схожим показателям по разным траекториям. После середины века индустриализация почти везде получила государственную поддержку, коммерческие связи и международные соглашения (в том числе о свободной торговле) способствовали интеграции европейского рынка, а культурная однородность континента облегчала технологический и научный обмен. К 1870 году некоторые европейские экономики продвинулись настолько далеко, что начали соперничать с британской промышленностью за рынки сбыта. Кроме того, стало очевидно, что для успешной индустриализации, помимо благоприятных природных условий, необходимы аграрные реформы, освобождающие крестьянство от внеэкономических ограничений, и инвестиции в "человеческий капитал" - от массовых кампаний по ликвидации неграмотности до государственных исследовательских центров. То, что образованная рабочая сила может компенсировать нехватку земли и природных ресурсов - вывод, актуальный и сегодня, - впервые поняли некоторые европейские страны и Япония в последней трети XIX века.

Преимущество индустриального способа производства заключалось в том, что, по крайней мере, в одном смысле он не был революционным: он не искоренял все прежние формы создания стоимости и не приводил к возникновению радикально нового мира. Иными словами, промышленность развивалась и развивается в самых разных формах и может легко подчинить себе неиндустриальные способы производства, не обязательно уничтожая их. Крупномасштабная промышленность с тысячами работников на одном заводе почти везде была скорее исключением, чем правилом. "Гибкое производство" сохранялось даже тогда, когда массовое производство - возможно, изобретение китайцев, веками опробовавших модульное серийное производство на основе разделения труда в керамике и деревянном зодчестве - продвигалось в одну отрасль за другой. Там, где гибкость приносила наибольшие плоды, индустриализация проходила в диалектике централизации и децентрализации. Радикальную альтернативу с конца 1920-х годов создала только сталинская политика индустриализации по централизованному плану, успех которой был сомнителен. Электродвигатель, который можно было изготовить самых разных размеров, и энергия из розетки в целом дали новый импульс мелкосерийному производству в конце XIX века. Основная схема была одинаковой везде - и в Японии, и в Индии, и в Китае. Вокруг заметных фабрик крупных предприятий вырастали кольца мелких поставщиков и конкурентов, и если государство не вмешивалось, условия труда в таких потогонных цехах были гораздо хуже, чем в крупной промышленности с ее жестко регламентированными процедурами, преимуществом квалифицированного труда и порой патриархальными социальными ценностями.

 

Вторая экономическая революция

Термин "вторая промышленная революция" часто используется для обозначения периода конца XIX века, когда на смену хлопку и железу в качестве ведущих отраслей пришли сталь ("Большая сталь", в гораздо больших масштабах, чем до 1880 г.), химикаты и электричество. Это было связано с перемещением промышленного динамизма из Великобритании в Германию и США, которые значительно опередили в развитии новых технологий. Однако представляется более целесообразным выйти за рамки этого узкого технологического фокуса и говорить о второй экономической революции. Именно она сформировала современную "корпорацию", доминирующую форму предприятия в ХХ веке. Это ключевое изменение, датируемое 1880-1890-ми годами, оказало немедленное глобальное воздействие, в то время как последствия первой промышленной революции лишь постепенно дали о себе знать за пределами места ее зарождения. В этой переломной последней четверти XIX века произошла не только смена ведущих технологий: Полная механизация в наиболее развитых странах вытеснила доиндустриальные "ниши"; наемные менеджеры заменили капиталистов-собственников в качестве доминирующего субъекта предпринимательства; на первый план вышло общество с ограниченной ответственностью, финансируемое через фондовую биржу; крупный бизнес породил растущее число "белых воротничков" - офисных работников; концентрация и картелизация ограничили классический механизм конкуренции; транснациональные корпорации, носящие торговые марки, взяли под контроль сбыт собственной продукции, создав для этого глобальные сети совместно с многочисленными местными партнерами.

Последнее обстоятельство придало особую глобальную значимость изменениям в способах промышленного производства. Например, в Китае американские и европейские транснациональные корпорации, такие как Standard Oil of New Jersey и British-American Tobacco Corporation, появились в 1890-х годах и начали беспрецедентное по своей прямоте проникновение на рынок потребительских товаров. Будучи вертикально интегрированными компаниями, они контролировали как источники сырья, так и переработку и сбыт продукции. Промышленность превратилась в "бизнес" - новый транснациональный комплекс, в котором промышленные предприятия были теснее переплетены с банками. Впервые крупный бизнес превратился в США, где первые гигантские компании ранее ограничивались железнодорожным сектором. Япония, начавшая индустриализацию в середине 1880-х годов, имела преимущество в том, что некоторые из великих купеческих домов эпохи Токугава изменились и превратились в дзайбацу - крупные, диверсифицированные и часто семейные компании, взявшие под свой олигополистический контроль значительную часть экономики. Наибольшее сходство они имели не с вертикально интегрированными конгломератами, разделившими целые отрасли американской промышленности в конце XIX века, а с холдинговыми компаниями с их набором слабо интегрированных обязательств. Примерно после