Позади вновь началось движение, но куда более сильное, чем раньше. Ветеран обернулся и вытянул голову, но тысячи и тысячи затылков не давали ему разглядеть, что там происходит. Толпа начала двигаться, вжимаясь и стискиваясь. Её явно кто-то давил или теснил, прокладывая дорогу посреди этого плотного человеческого моря. И вскоре Скофа увидел причину этого движения: разрезая толпу людей, словно усиленный тараном нос триремы волны, по площади шел конвой солдат. Они окружали тяжелую колесницу, на которой в красных ритуальных доспехах, с накинутой на плечи шкурой льва, ехал Верховный стратиг Лико Тайвиш. А следом за ним, на обычной повозке запряженной двумя быками, ехали прикованные к поручням трое мужчин, одетых в белые мантии старейшин.

Первый, полный, коренастый, с жестким ежиком коротких волос на голове, и лицом, которое не сильно отличалось от харь доброй половины его новых знакомцев. Второй – средних лет, длинный, немного худоватый и бледный как смерть, вполне мог сойти за лавочника или ростовщика, ну а третий, с тонким испуганным личиком и вовсе был совсем ещё мальчишкой. Таких как раз только начали брать в тагмы.

Люди и люди. Ничего интересного в них не было. Наверное, если бы не их одежды – расшитые жемчугом и серебром белые мантии с черной каймой, то ветеран и не подумал, что по городу везут настоящих хозяев жизни и властителей государства. Единственное, что его удивляло – так это число. Глашатаи точно говорили о четырёх главах семейств, которых обещали предать публичному суду. Но на повозке стояли лишь трое. И среди них не было самого важного.

Хотя память на лица у ветерана была скверной, он не сомневался, что сразу и без труда опознает четвертого заключенного. Слишком уж много памятников, фресок и барельефов с его изображением он видел за свою жизнь. Ведь на повозке, среди прочих старейшин, должны были вести самого Убара Эрвиша. Легендарного и прославленного полководца. Из всех троих, по возрасту и сложению, на него немного подходил коротко стриженный здоровяк, но это видно был Кирот Кардариш. Глава заговора, как говорили глашатаи и солдаты тагм, с которыми успел пообщаться Скофа.

Так что выходило, что Убара Эрвиша не было среди отправленных на суд арестантов. Интересно, что же с ним случилось? Помилован? Сбежал? Успел покончить с собой? Скофа пообещал себе, что обязательно выяснит его судьбу. Да и всё равно, скоро о ней растрезвонят либо глашатаи, либо сами солдаты.

Сразу за повозкой с арестованными старейшинами, тянулась большая пешая колонна, четко разделенная на две части. В первой половине явно шли местные жители. Причем, судя по виду, такие же люди улиц, каким стал теперь и сам Скофа. А вот за ними уже шли рабы или вольноотпущенники – пестрая толпа чужеземцев в грязных и окровавленных одеждах. Их руки был связанны не веревками, как у громил рядом, а скованны тяжелыми железными цепями, которые лязгали и громыхали от каждого движения.

Процессия прошла через всю площадь, раздвигая толпу, которая вначале помалкивала, а потом начала провожать повозку с пленными старейшинами свистом и выкриками. Люди заводились, входили в раж, подначивая друг друга и Скофа и сам не заметил, как тоже начал кричать всякие оскорбления и проклятья.

Когда процессия поравнялась со Скофой, он кое-как пристроился к ней следом. Толкаясь и уворачиваясь, пусть и не всегда удачно, от толчков толпы, он только пошёл следом за воинами, услышал сквозь гул толпы до боли знакомый ему бас:

– Скофа? Великие горести, ты что ли Бык?

Ветеран завертел головой, ища голос среди колонны солдат, и увидел могучую фигуру Басара Глыбы. Один из его братьев по десятке шел совсем рядом с ним, держа щит и копье.

– Басар! Глыба! – не веря своим глазам, выкрикнул Скофа и ломанулся к бывшему сослуживцу.

– Скофа! Ха, дери меня гарпии на все стороны! И правда ты. Эй, народ, а ну пропустили ветерана великой войны! Давай сюда, пойдешь рядом.

Кое-как продравшись сквозь разделявших их людей, Скофа поравнялся с конвоем солдат. Многие из них были ему знакомы по тагме, а чуть вдали, кажется, шёл ещё один его брат по десятке – Лиаф Щепа.

– Рад вас видеть братья! Хоть и не думал, что так встретимся.

– И я тебя, Бык! Что скажешь, знатно мы поваляли этих мантий, да? Но ты сам, небось, тоже всё видел. Может и помогал с другими ветеранами, а?

– Нет. Меня… не было в городе эти дни,– замявшись ответил Скофа. Объяснять чем именно он занимался во время низложения власти Синклита, по крайней мере, вот так, перекрикивая шум многотысячной толпы, ему совершенно не хотелось.

– Ну даёшь брат, такое дело пропустил! С нами многие ветераны в городе вместе были. А заварушка-то интересная была. Не трудная. Даже не битва толком. Считай, размялись и всякую шваль погоняли. Но теперь город наш и никто не посмеет тронуть полководца!

– Наши все целы?

– Да у этих ублюдков зубы не выросли нас, славных воинов Тайлара, поцапать. Все живы и здоровы, брат.

– Хвала Мифелаю! Вас где расположили? В Хайладской крепости?

– В ней самой.

– Может, выпьем как вас отпустят?

– Выпьем? Нет брат, не выпьем. Мы ужремся в смерть со всеми братьями и слюнки пускать будем. Ну всё, бывай брат, скоро свидимся!

Колонна солдат начала строиться у деревянной платформы в линию и расставлять арестованных наемников и рабов. А Скофе, так удачно к ней прибившемуся, посчастливилось оказался в первом ряду, почти у самого помоста. Лучшего места и представить было нельзя. Теперь ему будет видно и слышно все.

Толпа позади и вокруг ревела и неистова. Скофа даже не мог разобрать отдельных слов или выкриков. Он не понимал, славят ли они полководца, проклинают старейшин-заговорщиков, а может просто кричат во всё горло. Всё смешалось в единый рык оголодавшего зверя, который чувствовал скорую расправу. И он тоже стал частью этого лютого зверя, подарив ему свои чувства и свой голос.

Верховный стратиг и его воины подняли на помост арестованных старейшин, а всех прочих поставили на колени прямо на площади, перед стройным рядом солдат. В это время к ним присоединилось ещё два человека. В первом, одетом в чёрное джасуре, Скофа опознал Великого логофета, а вот второй – седой старик, опиравшийся на резной посох, был ему совсем не знаком. Когда все они заняли свои места на возведенной утром деревянной платформе, толпа начала понемногу умолкать. Выкрики стихли, сменившись на приглушенное перешёптывание, а сами люди застыли, перестав даже толкать и пинать друг друга. Каждому хотелось