Прокуратуры СССР от 4 мая 1989 года, заявление о реабилитации Минаева оставлено без удовлетворения (т. 3 л. д. 307–319)» (НП, л. 60).

335

 Разыскания, которые вели в 1990–1991 гг. во время «дополнительного расследования» дела Жуховицкого сотрудники Следственного отдела КГБ СССР, привели их к делу-формуляру, заведенному на «Сиднея Давида Бенабу, 1882 г. рождения, подданного Великобритании, уроженца Гибралтара, директора лондонского отделения „Аль-Америка“, связанного с американской промышленной концессией А. Гаммера (все того же известного в России Хаммера, имевшего дело со всеми советскими властями, от Ленина до Горбачева! – М. Ч.) в Москве». Из оперативных разработок следовало, что в СССР Бенабу приезжал «в разном качестве („представитель фирмы“, „адвокат-коммерсант“, „коммерсант по закупке антикварных вещей“, „купец“) дважды в 1927 г.», в феврале 1933 г. (и прожил в Москве год), в 1935 г., два раза в 1936 г. и один раз в 1937 г. В числе его московских связей «проходил», как сказано в документах, подозревавшийся в шпионаже австрийский подданный, немецкий коммерсант Гальперн (это уже третий вариант фамилии, записанной сначала со слов пытаемого Свободина, затем Жуховицкого), постоянно проживавший в Берлине. По агентурным донесениям 1933–1934 гг., Бенабу и Жуховицкий были близко связаны, «посещали рестораны, и однажды Жуховицкий, находясь в номере гостиницы „Метрополь“, где проживал англичанин, вызвал автомашину и куда-то уехал с Бенабу (отсутствовали они ровно один час)». Франц Гальперн, австриец польского происхождения, коммерсант, адвокат, согласно картотеке французской полиции (сведения о которой хранились в Центральном гос. особом архиве ГАУ СССР), «прибыл во Францию в феврале 1938 г. из Англии (где ему было отказано в праве на жительство), имея при себе австрийский паспорт», выданный в Москве в 1932 г., и «был заключен в лагерь Мелэ». По картотеке же французской контрразведки (также по сведениям Особого архива), он работал на агента гестапо и имел связь с «польским нацистом Янеком Платером» (проживавшим осенью 1941 г., как и Гальперн, в Ницце). «Относятся ли данные сведения к запрашиваемому лицу, – заключают в своей справке 1990 г. сотрудники Особого архива, – установить не представляется возможным». (Действительно, по ходу расследования начала 1990-х гг. поиски Гальперта или Гальперна приводят, в частности, к делу Карла Львовича Гальперта, родившегося в 1906 г. в Белостоке; дело его числится среди реабилитированных, т. е. скорее всего расстрелянных.) Очень похоже, однако, что это тот самый Гальперн, знакомство с которым, как и знакомство с британцем Бенабу, было использовано во второй половине 1937 г. сотрудниками НКВД как подручное средство при создании видимости юридической базы для умерщвления своего секретного агента Жуховицкого. В заключении Военной прокуратуры, мотивирующем посмертную реабилитацию Жуховицкого по нашему запросу, сказано: «Данных о том, что сведения, переданные Жуховицким, содержат какую-либо военную тайну, в деле нет».

336

И. А. Троицкий, б. полковник царской армии и генерал-квартирмейстер армии Временного правительства (л. 206), был арестован 4 сентября (ордер – л. 2, «Анкета арестованного» – л. 10), однако постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения (л. 11) подписано только 13 декабря.

Через пять дней после ареста рукою генерала, но резко отличным от многочисленных страниц его дальнейших собственноручных показаний, расшатанным почерком написано «Заявление» на имя Ежова о том, что он «решил дать на следствии откровенные показания в своей преступной деятельности в борьбе против советской власти за период 1917–1938 гг. Я признаю себя виновным в участии в ряде контрреволюционных организаций. Обещаю на следствии откровенно рассказать как о своей деятельности, так и о деятельности участников организаций из числа офицеров б. царской и белой армии и других лиц.

9 сентября 1938 г. Лефортовская тюрьма. И. Троицкий».

25 лет спустя, 25 декабря 1963 г., начальник следственного изолятора КГБ полковник Троян сообщал на запрос от 2 декабря 1963 г. полковнику Е. А. Зотову, что «заключенный Троицкий 〈…〉 прибыл в Лефортовскую тюрьму 7.IX-1938 г. и 27.I-1939 года убыл в Бутырскую тюрьму. За время содержания вызывался на допросы» – далее перечень дат и часов допросов. Он дважды допрашивался 8 сентября 1938 г., затем 9-го. По-видимому, подвергшийся известной по рассказам бывших узников Лефортова обработке, генерал выбрал свою методу поведения на следствии, чтобы дотянуть до суда и выйти на него. Он дает обширные показания, но только о настроениях, о разговорах в военной среде, причем затрагивая главным образом тех, кого уже не было в живых.

В обширном – в отличие от подавляющего большинства нами виденных – «Протоколе судебного заседания» от 11 мая 1939 г. запечатлена исполненная драматизма неравная борьба генерала с той властью, на службу которой он когда-то пошел как на службу России:

«Подсудимый Троицкий ходатайствует о вызове на суд свидетелей Овсянникова и Мелихова для опровержения их показаний.

Военный трибунал, совещаясь на месте, определил: ходатайство подсудимого Троицкого обсудить в ходе судебного следствия».

Предъявив подсудимому обвинительное заключение, его спрашивают, «понятно ли ему обвинительное заключение и признает ли он себя виновным.

Подсудимый Троицкий отвечает: – Предъявленное мне обвинение понятно, виновным я себя не признаю.

На предварительном следствии я виновным себя признавал, но в своем заявлении я от всего отказался. Собственноручные показания я давал».

Оглашается его заявление на имя Ежова (см. ранее).

«Подсудимый Троицкий пояснил: – Это заявление я писал по принуждению» (л. 206).

Дальнейшая часть протокола и приговор запечатаны сотрудником ФСБ – как и ряд страниц с показаниями генерала Троицкого – перед выдачей нам следственного дела для ознакомления; эта операция проделывается со всеми делами, как нам объяснили, в тех случаях, когда в материалах встречаются имена людей, на которых может «упасть тень». При этом из-за нескольких строк закрывается минимум две страницы, что не смущает сотрудников ФСБ.

«Определение № 00250 4/р» гласит:

«Военная коллегия Верховного суда СССР в составе председателя бригвоенюриста Алексеева и членов: бригвоенюристов Кандыбина и Дмитриева, рассмотрев в заседании от 11 июля 1939 г. кассационную жалобу Троицкого И. А. на приговор ВТ МВО от 11 мая 1939 г., осужденного за преступл., предусмотрен. ст.ст. 58-1а, 58-Н УК РСФСР к расстрелу, с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества, и заслушав доклад т. Кандыбина, заключение пом. Гл. Воен. Прокурора т. Гронского, —

Определила

принимая во внимание, что приговор в отношении осужденного Троицкого вынесен в полном соответствии с материалами дела и показаниями в отношении его Тухачевского и Овсянникова, данный приговор о Троицком оставить в силе без изменений, а кассжалобу его, за необоснованностью, отклонить.

Подлинное за надлежащими подписями» (л. 210).

Есть еще «Выписка» из протокола («Слушали… Постановили…») об этом же решении от 29 июля 1939 г. (л. 211).

В 1940 г. (дата оторвана) дело Троицкого рассматривалось в порядке надзора Главной Военной прокуратурой по жалобе неизвестной нам Ивановой Т. Н. (нашлась женская душа, мучавшаяся о судьбе холостого И. А. Троицкого). Оснований к вынесению протеста на приговор не найдено. На обороте «Справки к делу 422 793» (л. 212) – карандашом: «расстрелян 31 июля 1939 в г. Москве. Кремирован в МК».

12 июня 1964 г. Л. А. Ронжиной выслана (в ответ на ее запрос о судьбе брата) справка о прекращении дела; на том же документе отмечено, что по сообщению дочери она скончалась 30 апреля того же года. На том же листе: «В Трибунал Московского военного округа. Начальнику Учетно-архивного отдела УКГБ 〈…〉 направляю законченное производством дело