Победа Союза уничтожила южную модель Америки и сделала северную модель общеамериканской, однако до 1861 года на периферии исторического развития пребывал именно Север, а не Юг.

Разумеется, северные штаты, наряду с Великобританией и некоторыми государствами Северо-Западной Европы уже рыли новый канал, по которому суждено было направиться реке мировой истории даже в том случае, если бы никакой Гражданской войны не было. Россия отменила крепостное право в 1861 году, после чего древний институт подневольного труда в Европе исчез полностью. Однако для американцев поворотным пунктом стала именно Гражданская война. В 1865 году один луизианский плантатор, вернувшись домой, писал: «Война полностью изменила наше общество. [Французская] революция 1789 года изменила Старый режим не сильнее, чем закончившаяся война». А четыре года спустя отставной профессор Гарварда Джордж Тикнор пришел к выводу, что Гражданская война стала «величайшим разломом между прошлым и настоящим»: «Сейчас мне кажется, что я живу не в той стране, в какой родился»[1523]. Именно с эпохи Гражданской войны американская история двинулась по новой дороге и своеобычным стал выглядеть уже не Север, а Юг.

Какое место надлежало занять освобожденным рабам и их потомкам в новом общественном укладе? В 1865 году один чернокожий солдат в толпе охраняемых им пленных узнал своего бывшего хозяина и приветствовал его словами: «Ну что, масса, последние стали первыми!»[1524] Сохранится ли впредь такое положение вещей? На этот вопрос постараются ответить следующие книги нашей серии.

Послесловие

Перечитывать свою книгу, написанную пятнадцать лет назад, — сомнительное удовольствие. Поневоле подмечаешь детали, которые можно было подвергнуть более тщательной отделке еще в то время, и существенные моменты, которые, несомненно, звучали бы по-другому, если бы я писал книгу сейчас. Большое количество и высокое качество научной литературы о Гражданской войне, появившейся за эти пятнадцать лет, расширило горизонты наших знаний о событиях той эпохи. Работай я над монографией сейчас, то мог бы включить некоторые выводы этих исследований как в повествование, так и в оценки событий.

Но как выразился прозаик Томас Вулф: «Домой возврата нет». Книга — уникальный продукт времени и обстоятельств, при которых автор писал ее. Вернуться к ее содержанию много лет спустя и пытаться пересмотреть этот продукт определенной культурной среды было бы ошибкой. Кроме того, мне льстит, что в мой адрес приходят письма из-за рубежа от разных людей, уверяющих меня, что именно «Боевой клич…» пробудил в них интерес к эпохе Гражданской войны и что это лучшее однотомное изложение тех событий, которое им доводилось читать. Книга по-прежнему находится в учебной программе многих колледжей и курсов последипломного образования университетов.

Год спустя после выхода в свет первого издания «Боевого клича…» историк Марис Виновскис опубликовал статью с двусмысленным названием «Социальные историки проиграли Гражданскую войну?»[1525]. С 1960-х годов социальная история была наиболее современным и бурно развивающимся направлением американской историографии, но уделяла мало внимания Гражданской войне, остававшейся вотчиной военных историков и исследователей политической жизни. С 1989 года социальные историки принялись за изучение Гражданской войны и, вполне возможно, дело закончится их победой.

С той поры вышло огромное количество книг и статей по социальной истории Гражданской войны и другим ее аспектам, упомянуть в нашем кратком послесловии лишь некоторые из них было бы несправедливым[1526]. Скажу лишь то, что настроения гражданского населения в тылу, особенно женщин и даже детей, стали для исследователей благодатной нивой. Важным направлением в изучении Гражданской войны является гендерная история, социальное происхождение и убеждения бойцов также стали предметом исследования многих авторов. Несколько сотен женщин, переодевшихся в мужское платье и сумевших попасть в действующую армию, также удостоились самого пристального внимания. Даже описания военных кампаний и сражений, до сих пор составляющие значительный процент исследований Гражданской войны, в наше время все больше делают акцент на происхождении и переживаниях простых солдат. Лагеря для военнопленных и сами пленники привлекли, наконец, то внимание, в котором они давно нуждались. Историки обратились и к изучению роли религиозных воззрений в ту эпоху. Жизнь рабов во время войны, позволившей им обрести свободу, была предметом исследований и до 1988 года, но в последнее время стала объектом куда более пристального изучения.

Нужно сказать и о том, что за последние пятнадцать лет не были забыты и многие традиционные направления научной работы. Новые исследования личности Авраама Линкольна появляются практически каждый год, также увидели свет и три фундаментальных биографии Джефферсона Дэвиса. Несколько новых биографий Улисса Гранта представили долгожданную позитивную переоценку его деятельности как командующего и даже как президента. И наоборот, с 1988 года из печати вышло несколько трудов, критикующих ранее неприкосновенного Роберта Ли, на которые немедленно откликнулись его многочисленные апологеты. Количество новых книг об Уильяме Шермане почти сравнялось с числом биографий Гранта и Ли, а литература, посвященная Джошуа Лоуренсу Чемберлену издается едва ли не кустарным способом.

Да, если бы я писал «Боевой клич…» сегодня, я бы многое позаимствовал из этих трудов. Но я приятно удивлен тем, что моя книга предвосхитила некоторые новейшие находки, и что многие мои взгляды смотрятся вполне солидно в свете позднейших исследований. Однако я понял, что одну из тем оставил раскрытой не до конца. Это заглавие книги, песня, название которой и стало этим заглавием, а также предисловие, где формулируется изменчивое и противоречивое видение Свободы: как цели, за которую сражались и Союз и Конфедерация, и как свободы рабов, ставшей целью их самих, а затем и северян. Поэтому я хотел бы несколько развить эту многослойную проблему свободы.

Как обычно, лучше всех выразился Авраам Линкольн. В апреле 1864 года он посетил Балтимор — впервые после того как три года назад тайно проследовал через этот город под покровом ночи, избежав покушения. В этот раз он прибыл при свете дня и произнес одну из немногих своих публичных речей во время войны. «За всю мировую историю так и не появилось наилучшего определения слова „свобода“, а американскому народу сейчас оно нужно как никогда, — сказал Линкольн. — Мы все призываем к свободе, используя одно и то же понятие, но не все из нас имеют в виду одинаковое его наполнение. Для одних слово „свобода“ может означать свободу поступать как заблагорассудится с самим собой и продуктами своего труда. Для других — обращаться по своему усмотрению с остальными людьми и продуктами чужого труда. Вот две не только различных, но и несовместимых модели поведения, объединенных одним и тем же словом: свобода». Далее Линкольн проиллюстрировал свои слова